Нора Адамян - Девушка из министерства [Повести, рассказы]

— А нигде мы не поместим дорогих гостей, — сумрачно объявил шофер. — Я еще не сошел с ума — на такую груженую машину пассажиров брать. Я себе не враг.

— Но уже ночь, — с отчаянием сказала я.

— Ай-ай-ай, — заворковал заведующий. — Ну ничего, ничего, тут прямая дорога, хорошая дорога. Каких-нибудь тринадцать километров до селения Гвандра. Там очень прекрасно переночуете.

Он поднял кепку над головой и покрутил ею в воздухе.

— До свидания, дорогие товарищи, до свидания!

Загудела машина, захрюкала свинья, но, заглушая все звуки, наш новый знакомый кричал:

— До скорой встречи в Ажарах, дорогие!

— Вот прохвост! — удивленно сказал Костя.

Жора сокрушенно качал головой:

— Ах, какие люди бывают…

— Это все потому получается, что вы не хотите как все жить, — срывающимся от досады голосом сказала Маринка, — потому, что вы не любите ни в турбазе, ни в санатории отдыхать. Вам не нравится по звонку обедать и спать. А вот если люди не дикие, а настоящие туристы, никто не имеет права так с ними поступать, ни в Северном приюте, ни здесь…

— Детка моя, ты устала? — беспомощно задала я совершенно праздный вопрос. Конечно, она устала, хотела спать, была сердита и обижена.

— Пойдем, — сурово сказал Гиги, — быстро пойдем. — Через два часа будем в Гвандре.

Он вынул из кармана небольшой револьвер и тщательно его зарядил.

— Здесь есть волки? — осведомилась Марина.

— Ну, волки сейчас не нападут, — ответил ей Жора, — это так, на всякий случай. Вдруг кабан выйдет на дорогу или мишка. Они не страшные.

— Сдается мне, что у кого-то в рюкзаке есть добрая бутылочка коньяка, — бодро провозгласил Костя. — Подать ее сюда!

В сгущающейся темноте мы стояли вокруг огромного старого пня и следили, как Жора разливает по кружкам коньяк.

— Ну, посошок на дорожку, — сказал он.

— Позвольте! — остановил его Глеб Александрович. — Мне хочется сказать маленькое слово.

— Тост, — вздохнула Марина.

— Ксенофонт говорил, — солидно начал Глеб Александрович — и пошел! Он привел несколько цитат из древних греков, сослался на классическую литературу. Слова «Долг», «Самосознание», «Обязанность» произносились им с большой буквы.

«Может быть, пронесет стороной», — с тоской думала я.

Заговорив о моральной красоте человека, Глеб Александрович скромно привел в пример себя. Его жизнь лежала перед нами прямая, без сучка и задоринки, как достойный пример для подражания. С вершин своей чистоты он требовал гармонии и порядка в общественной и личной жизни каждого из нас. Он не называл имен. Он многозначительно сказал:

— Не надо обмана. Помните о своих священных обязанностях по отношению к своей семье, к своим малюткам. Преодолейте мимолетное увлечение! — И потянулся своей кружкой к Гиги.

Гиги швырнул свою кружку на землю. Он не смотрел на Глеба Александровича. Он обернулся к Жоре.

— Друг! — сказал он с брезгливым презрением. — За сколько продал?

Он резко дернул плечами, поправляя лямки мешка и подняв голову, ушел от нас в черные кусты.

Темнота мешала мне рассмотреть лицо Иры. Я только видела, что она сидит неподвижно, держа в руках белую кружку.

— Непонятно — к чему вы все это говорили? — вдруг раздался ее спокойный голос. — И откуда вы все это взяли? Никто никого не обманывал. Все ж таки сперва надо разобраться как и что, а потом тосты произносить.

Мы молчали. Ночной лес окружал нас со всех сторон.

— А если на дорогу выйдут мишка или кабан, — вдруг спросила Маринка, — чем мы его будем стрелять?

— Ну какой там кабан! Они все спят сейчас, — ответил ей Жора. — А мы пойдем, как на леднике, цепочкой, след в след. Гнать сильно не будем. По силе слабых пойдем.

Стало совсем темно. Самым неприятным было ощущение неизвестности — куда ступит нога? Глеб Александрович то и дело зажигал спички, отчего еще больше вокруг сгущалась темнота. Впереди громко смеялась Ира.

— Странная девушка, — вздохнул Глеб Александрович. — Вы не находите?

— Не нахожу, — ответила я резко. — И не понимаю — для чего вы устроили всю эту комедию?

К моему удивлению, Глеб Александрович не рассердился.

— Вам кажется, что получилось не очень хорошо? — спросил он унылым голосом. — Видимо, я чего-то недоучел.

Некоторое время мы во мраке осваивали крутой спуск лесной дороги.

— Личные взаимоотношения — очень сложная область, — грустно изливался Глеб Александрович. — Вот я недавно проявлял внимание к одной аспирантке… Я всегда стремлюсь к ясности и определенности. Разве это плохо? Если меня спрашивают, который час, я отвечаю: «Без двух минут пять». Или: «Тридцать две минуты третьего». Вы можете понять девушку, которая на этом основании отказывается выйти замуж? Разве это повод для разрыва? Если бы она сказала: «Я вас не люблю», — ну, это определенно и понятно.

— Да, тогда уж действительно понятно, — согласилась я.

Стало светлее. Возможно, это был свет звезд, может быть, наши глаза освоились с темнотой, но я уже различала рытвины и камни на дороге. До меня все время доносился голос Жоры. Он разговаривал и смеялся, хотя я знала, что ему сейчас совсем не до смеха. Мы приготовились к очень долгому пути. Возможно, поэтому он и кончился раньше, чем все этого ожидали. Злобно и хрипло залаяли псы.

— Гвандра, — сказал Жора.

Я различала несколько темных строений. Подойти к ним было страшно — уж очень надрывались и гремели цепями собаки. Маленький красный огонек отделился от забора и поплыл к нам.

— Светлячок, — удивилась я.

— Гиги, — тихо сказал Жора.

Держа папиросу в зубах, к нам подошел Гиги.

— В доме одни женщины, — сказал он, ни к кому не обращаясь. — Меня не пустили. Надо им показать, что с нами тоже есть женщины.

В три голоса мы стали проситься переночевать. Кто-то вынес во двор зажженную лампу, нам открыли калитку и ввели в огромную комнату. Вся мебель — стол, кровать и стулья — была под стать комнате: большая, из толстых дубовых досок.

— Это жилище великанов! — сказала изумленная Маринка.

В доме действительно оказались одни женщины.

Мужчины этого маленького селения ушли в Ажары чинить размытую дождем дорогу.

Стройная молчаливая девушка вскипятила нам котел воды и настелила на пол груду сена. Жора открывал консервы и нарезал хлеб. Гиги присел на корточки у самой двери и курил, выпуская дым в дверную щель.

Пересиливая изнеможение, я подошла к Ирине, которая рылась в своем мешке, подозрительно низко склонив над ним голову. Я тихо коснулась ее волос. Ира сразу посмотрела на меня, вопросительно подняв брови.

— Ах, горячее какао! Какая прелесть! — сказала она. — Гиги, что ты там возишься? Твоя кружка в моем мешке.

Поверх сена мы постелили наш испытанный брезент. Это был самый лучший ночлег в нашей жизни, самая удобная постель, самый крепкий сон. Мы ни о чем не разговаривали, только, когда уже была потушена лампа, Марина спросила шепотом: