Юлиан Семенов - Неизвестный Юлиан Семёнов. Разоблачение

КОНСУЛЬТАНТ № 2. Это передержка! Бомарше защищал свое имя! Когда человека оскорбляют те, кому он отдал жизнь, — он может сказать все, что угодно, и его гнев не поймет только сухарь и временщик!

КОНСУЛЬТАНТ № l. Я — сухарь?!

ПРОДЮСЕР. Хватит парламентских штучек! Что нам делать с пьесой? Платить или не платить — вот в чем вопрос!

КОНСУЛЬТАНТЫ № 1 и № 2 (в один голос). Не платить!

ПРОДЮСЕР. Пусть скажет главный режиссер.

РЕЖИССЕР (тот же — или та же, — что Ван Тифозинни) . Перед тем как идти сюда, я посоветовалась с коллегами: с нашим художником, с шефом рекламы, с хореографами. Конечно, материал привлекает. Из факта истории можно сделать ЗРЕЛИЩЕ. Крупным планом. Но когда я стала читать то, что нам принес наш уважаемый автор, ощущение горечи охватило меля. Я ведь предлагала писателю работать. Сесть за один общий стол и писать. Я обратила внимание на то, как все слушали сцены, сочиненные иною! (Писатель хватается за сердце.) Да, да, мною! Я сочинила лучшую сцену, против которой, кажется, никто не возражал: когда в кафе «У мидий» в разных углах террасы сидели Бомарше и Жан Жак Руссо, лишенные воз­можности броситься друг к другу. Я смотрела, как актеры утирали глаза, когда наш дорогой автор читал мою сцену на берегу Сены, где Вольтер и Бомарше молча ловят рыбу. Но в этом молчании больше смысла, чем в монологах. Я вижу — эти сцены пришлись по душе всем. А сколько я еще придумала эпизодов! Мне не жаль, я в детстве сочиняла сказки, я готова подарить их нашему любимому автору! Но справедливость попрана! Я понимаю, что возмутило наших консультантов. Они ведь не против темы. Я вас верно поняла?

КОНСУЛЬТАНТЫ № l и № 2 (в один голос). Верно!

ПИСАТЕЛЬ. Ты привела мафию!

РЕЖИССЕР. Коллеги, не обижайтесь — это бывает в моменты нервного перенапряжения. Помню, когда я сочинила за одного нашего драматурга третий акт, он тоже начал заговариваться. Это пройдет, это ничего. Я не сержусь на тебя, милый! Но почему же все до одного против пьесы? Да потому, что мало работы вложено, мало страдания, мало смеха и веселья, мало слез... Я думаю, пьесу мы не отвергнем, я думаю, мы попросим автора поработать, пострадать над нею, а потом мы вернемся к обсуждению второго, третьего и пятого вариантов.

ПРОДЮСЕР. Итак, наши уважаемые консультанты-энциклопедисты считают пьесу исторически не точной?

КОНСУЛЬТАНТЫ № 1 и № 2 (в один голос). Да! Да!

ПРОДЮСЕР. Скандально зловредной?

КОНСУЛЬТАНТЫ № l и № 2 (в один голос). Именно! Да!

ПРОДЮСЕР. Пресса подвергнет нас травле?

КОНСУЛЬТАНТЫ № 1 и № 2 (в один голос). Вас будут топтать ногами во всех газетах.

ПРОДЮСЕР. Благодарю вас, друзья мои. Я признателен всем вам. Итак, эту зловредную пьесу, которая вызовет скандал и вой в прессе, мы начинаем репетировать с завтрашнего дня! Я думаю, возражений ни у кого не будет?

РЕЖИССЕР. Я этого делать не стану.

ПРОДЮСЕР (снимая трубку телефона). Соедините меня со всеми режиссерами, которые ждут постановки...

РЕЖИССЕР. Актеры, вы слышали?! (Берет у продюсера трубку и кладет ее на рычаг телефона.) Завтра в девять начинаем работу!

Тюремная камера. На заднем плане — гильотина. Из-за зарешеченных окон слышна «Марсельеза».

Несколько арестантов стоят.

ТЮРЕМЩИК (стоящий в дверях камеры, выкрикивает). Гражданин Бертье де Сен-Марин, бывший маркиз, ваше ходатайство отклонено, вы признаны виновным!

СЕН-МАРИН (оборачивается к остальным узникам, среди которых Бомарше и Фигаро). Прощайте, граф Шануа! Прощайте, герцог де Риль! Простите меня, шевалье Депрематруаз! Якобинец Бомарше, исчадие революции, предавший свое дворянство, — вы мне омерзительны, и я счастлив, что вас казнят вместе с нами, вашими врагами!

ТЮРЕМЩИК. Выходите, гражданин жирондист! Луи де ля Рожаз, бывший герцог де Риль, ваше ходатайство о пересмотре дела Конвентом отклонено, выходите!

ЛУИ ДЕ ЛЯ РОЖАЗ. Прощайте, граф Шануа! Храни вас Господь, Бомарше, вас, который никогда не был дворянином, вас, самого великого дипломата Франции! Прощайте! (Выходит.)

ТЮРЕМШИК. Франсуа Шануа, бывший граф, и шевалье Депрематруаз, ваши ходатайства о пересмотре дела отклонены, вы признаны виновными, выходите!

ШАНУА. Прощайте, Пьер Огюст де Бомарше, самый великий писатель Франции, я благодарен Богу за то, что был вашим современником!

(Выходит.)

ТЮРЕМЩИК. Пьер Огюст Карой де Бомарше, бывший шевалье! Конвент принял к пересмотру ваше дело. Оно будет слушаться завтра утром. Ваш слуга гражданин Фигаро может быть свободен сейчас же!

ФИГАРО. А я-то был счастлив, что обо мне забыли! Нет ничего более прекрасного, когда о тебе забывают сильные мира сего.

ТЮРЕМЩИК. Идите же, вы свободны, Фигаро!

ФИГАРО. По-вашему, я брошу Бомарше и побегу, как заяц?

ТЮРЕМЩИК. Вы же слуга! Поднимитесь с колен, забудьте, что вы были рабом! Идите!

ФИГАРО. Вся Франция — рабы Бомарше. Нет ничего почетнее, чем быть рабом таланта.

ТЮРЕМЩИК. Вы не хотите свободы?

ФИГАРО. Какая же это свобода, если Бомарше держат в темнице? Я хочу свободы и поэтому остаюсь здесь!

ТЮРЕМЩИК. А вы, менестрели? Вас ведь никто не сажал! Давайте-ка освобождайте помещение! Пусть Бомарше подумает о себе до утра в одиночестве.

БОМАРШЕ. Не о себе, о Франции.

Менестрели поют песенку о дружбе, отказываясь покинуть Бомарше. ТЮРЕМЩИК уходит.

Слезливая благодарность — удел кающихся тиранов, когда их сваливают с трона, или состарившихся политиков, которые мечтают о бессмертии. Я мечтаю о благе французов. Итак, ты, Фигаро, будешь играть роль моего обвинителя Лекуантра. (Он оборачивается к менестрелю № 1.) Ты, мой нежный Хосеба, станешь министром иностранных дел Лебреном. (Оборачивается к менестрелям № 2, № 3.) Всех остальных мерзавцев будете подыгрывать вы. Естественно, я стану изображать самого себя. Начинай, Фигаро... Простите, гражданин Лекуантр...

ФИГАРО. Встаньте, Бомарше! Вы признаете себя виновным в том, что ради личной наживы лишили республику двухсот тысяч ружей, столь нужных нам для обороны?

БОМАРШЕ. Великий поэт, подаривший французам «Илиаду» Гомера, — Антуан де Ламот-Удар, — выходя из Опера, наступил на ногу молодому человеку, который сразу отвесил ему пощечину. Великий поэт сказал: «Ах, сударь, до чего же вам неловко станет, когда вы узнаете, что я слеп».

ФИГАРО. Вы не на сцене, а в суде, Бомарше. Я повторяю мой вопрос: вы признаете себя виновным в том, что из-за ваших гешефтов республика лишилась ружей?

БОМАРШЕ. Нет.

ФИГАРО. Объясните трибуналу суть дела.

БОМАРШЕ. Полгода назад голландский негоциант Лойэль предлагал мне купить принадлежащие ему ружья. Я отказался, я не хотел больше политики, я хотел работать исключительно для театра революции. Господин Лойэль сказал, что он окажет на меня давление через самых влиятельных лиц Франции, потому что, по его словам, только я мог заключить оптовую сделку, вывезти ружья из враждеб­но настроенной Голландии и совершить все это как истинный патриот — без обмана. Я не люблю, когда на меня оказывают давление, и поэтому я сам пошел к военному министру де Граву. Мой министр (оборачивается к менестрелю № 2, который играет роль министра де Грава), я требую от вас точного ответа: нам нужны ружья или нам ружья не нужны.