Юлиан Семенов - Неизвестный Юлиан Семёнов. Разоблачение

к) кто стоял за расстрелом польских рабочих, которые выходили на улицы под красным флагом? Сколько нужно было пролить крови, чтобы на смену красному флагу вернули Крест — символ Церкви?!

л) каковы были истинные намерения тех, кто приказал оккупировать Афганистан? Имперские амбиции? Выход к Персидскому заливу? Кто и почему перечеркнул вековую дружбу афганцев и русских?!

Вне и без корректного и многопланового исследования философских и исторических концепций, сложившихся в России в начале XX века, нам с мертвой точки не сдвинуться; модель будущего складывается из бесстрастного, научного анализа прошлого.

Необходимо вновь и вновь изучить концепцию тех, кто стоял за отправку русских войск на подавление революций в Венгрии и Польше в прошлом веке, что позволило Энгельсу заклеймить — и справедливо заклеймить нас — «жандармом Европы».

Я намеренно написал «нас»; нельзя делить историю на ту, которая делалась без нас, и ту, которую делаем мы; так или иначе мы есть правопреемники прошлого; задача заключается в том, чтобы выработать законодательные гарантии, которые позволят превратить страну в демократическое государство народного благоденства, а не в жупел страха; надо всегда помнить, что страхом долго не удержишь и конец «империй страха» был всегда сокрушающе-унизительным, — стоит лишь вспомнить Византию, да только ли ее одну?!

...Год жизни — это и мало и много.

Тысячи писем, поступающих от советских читателей и из-за рубежа, помогают нам выработать нашу линию.

Мы намерены и впредь:

1. Всячески содействовать Перестройке, бороться с ее недругами, с тайными саботажниками и открытыми врагами из фашистского лагеря.

2. Выступать против всех проявлений шовинизма и национализма, делать все от нас зависящее, чтобы превратить нашу страну в Советское Сообщество Наций, Союз суверенных государств.

3. Выступать против всякого рода шараханий в политике и экономике, — хватит, натерпелись!

4. Требовать, чтобы с Красной площади были убраны кровавые преступники типа Сталина, Вышинского и иже с ними,— пора очистить святое место России от смердяковского тления!

5. Бороться за свободу предпринимательства, которое лишь и сможет решить все наши экономические проблемы: «Нет жандармам Административной системы!»

6. Продолжать публикации против организованной преступности, коррупции и взяточничества.

7. Выступать против той секретности, которая позволила Сталину и его банде создать камеры пыток, ГУЛАГ, расстрельные застенки, Катыни, а его ученикам — психушки и медленную мордовскую смерть...

Итак, «Совершенно секретно» — это Совершенно открыто. На этом мы стояли и будем стоять.

Начало 1960-х

Отношение к первокласснику, который перемножает двузначные числа, и определенно бытующее у нас опасение «перехвалить» молодого поэта, писателя, драматурга — категории где-то совсем близкие. И педагог и критик думают: «хвалить вслух еще рано, зазнается подопечный». Отсюда — педагог говорит домашним: «Вы себе не представляете, как талантлив Коля! Он умножает восемь на четырнадцать в уме!» Отсюда же критик говорит своему приятелю: «Старик, ты читал в седьмом номере рассказ Т-а? Как талантлив, а? Но — молод, молод! Подождем, посмотрим, что из него выйдет через годок, другой».

Не знаю кто и как, а мне такое воспитание молчанием представляется совершенно неверным. Очень умным и своевременным было выступление Наровчатова на страницах «Известий» о забытом критикой поколении сорокалетних. И еще одно поколение забыто критикой: это поколение двадцатилетних. Какими путями они идут в литературу, что является импульсом их творчества, где они черпают жизненный материал — все эти вопросы интересные и ответы на них будут диаметрально различны и поучительны. Об одном из двадцатилетних мне хочется сегодня рассказать. Так как преамбула уже несколько затянулась, я хочу остановиться на одном соображении: у нас считается несколько неэтичным писать о друзьях. Перед тем как сесть за эту маленькую статью, я долго думал: справедливо ли такое соображение, не отдает ли оно фарисейством? По-моему, в лучших тради­циях русской и советской литературы — слово друга о друге. Оно не обязательно обязано быть восхваляющим. Белинский не пощадил Гоголя именно потому, что любил его. Так что, по-видимому, нет ничего зазорного в том, когда хочется написать о друге, путь которого кажется интересным и точным. Писателя, о котором мне хочется сегодня рассказать, узнали многие читатели «Москвы», «Юности», «Октября», «Смены». География писателя: Камчатка и Москва, КараКумы и Бухара, Дагестан и горы Армении, глубинные районы издревле романтичной Грузии и дороги Прибалтики. Тема: люди труда. Жанр: лирические миниатюры и очерковые этюды, стихи и репортаж. Имя: Валерий Тур. Возраст: двадцать три года. Специальность: студент четвертого курса филологического факультета МГУ. Место работы: корреспондент журнала «Москва».

Сейчас человеку, рискнувшему работать в жанре очерка — куда как тяжело. Если в драматургии литературоведы насчитали всего три десятка сюжетов, то в очерке сюжетов, по-видимому, еще меньше. Уже было написано о героизме тех, кто строил Магнитку, прокладывал Турксиб, давал рекорды угля. Надо суметь сегодня рассказать о трудовых буднях так, как будто все увиденное тобой — новое, никем никогда не видено, не узнано и не понято. Это может сделать только поэт. А Валерия Тура в поэзию, как говорится, благословил такой тонкий писатель, как Михайло Стельмах. Его напутствие в «Литера-турке» было настоящим словом доброго, старшего друга.

«Строгая мысль, упругое, будто желудь, слово, лаконичный, но яркий рисунок, — писал М. Стельмах, — таким предстал передо мной молодой поэт Валерий Тур».

Эти качества получили дальнейшее развитие в последних стихах В.Тура. Вот, к примеру, описание зимней Москвы:

Мне нравится и стиль прозы Тура — его очерков, печатающихся в «Москве», в «Октябре», в «Юности». Он ведет свой поэтический репортаж так, что его не спутаешь ни с чьим другим стилем письма. Он относится к фразе бережно и робко, словно юный влюбленный. И еще: он не перестает удивляться и поражаться увиденным: а это ли не залог успеха в истинном творчестве. Что может быть утомительнее зрелища юного скептика, ничего в своей жизни не повидавшего, но зато составившего мнение обо всем? Такие юные скептики, с фигой в кармане, трусливо шушукающиеся друг с другом, кажутся мне жалкими и беспомощными, обреченными на полную импотентность в творчестве. Мне нравится, когда двадцатилетний парень рисково бросает занятия и уезжает в пустыню, к строителях бухарского газопровода. Мне нравится, когда он, обгорелый под фиолетовым расплавленным солнцем, вместе с работягами делает дело — днем, а по ночам, устроившись в палатке, слагает стихи. Мне нравится, когда молодой парень просит себе командировку не в северную столицу и не в Одессу, а уматывает на Камчатку и там проводит время не как праздный созерцатель, а как товарищ в работе, как помощник людей, профессия которых называется вулканолог. Когда мы с Туром поехали в Дагестан, то с помощью великолепного поэта Расула Гамзатова, которого мы назвали «седым юношей», нам посчастливилось забраться в самые глухие уголки Дагестана: в Верхний Гуниб и на Кривую косу — и поездка эта была не просто данью романтике дальних странствий, а необходимым компонентом в работе над поэтическим очерком, который Валерий Тур назвал «Нечаянные страницы».