Юлиан Семенов - Неизвестный Юлиан Семёнов. Разоблачение

—Хау до ю ду?

—Хау ар ю? — Женщина — само очарование.

— Миссис Скорцени из семьи доктора Ялмара Шахта, — пояснил штандартенфюрер СС.

(Ялмар Шахт — рейхсминистр финансов Гитлера. Он дал нацистам экономическое могущество. Осужденный к восьми годам тюрьмы, он вышел из камеры семидесятишестилетним. «У меня в кармане было две марки, — вспоминал Шахт. — Назавтра я стал директором банка».)

—Что будете пить? — спросил я.

—То же, что и вы, мой дорогой друг.

—Я пью «хинебра кон тоник» — джин с тоником. (Мы встретились в семь вечера, а расстались в три часа утра. Скорцени больше ни разу не произнес моего имени. Я стал его «дорогим другом». Безымянным «дорогим другом». Стародавние уроки конспирации? Стародавние ли?)

Дон Антонио Герригес и Хуан побыли с нами те обязательные десять минут, которые приняты среди воспитанных людей. Поняв, что разговор состоится, они откланялись, пожелав нам хорошо провести время.

—Что вас будет интересовать, мой дорогой друг? — спросил Скорцени.

—Многое.

— Меня тоже будет кое-что интересовать. Меня особенно интересуют имена тех генералов в генеральном штабе вермахта, которые привели Германию к катастрофе. Кто-то из десяти самых близких к фюреру людей передавал в Берн по радио, вашему Шандору Радо — через Рёслера — самые секретные данные. Кто эти люди? Почему вы ни разу не писали о них?

Когда я был в Будапеште, в гостях у товарища Шандора Радо, профессора географии, выдающегося ученого-картографа, трудно было представить, что этот маленький, громадноглазый, остроумный, добро слушающий человек руководил группой нашей разведки в Швейцарии, сражавшейся против Гитлера.

Он мне рассказал о Рудольфе Рёслере, одном из членов его подпольной группы в Женеве:

— Я мало знал об этом человек, потому что поддерживал с ним контакт через цепь, а не впрямую. Но я знал про него главное: он был непримиримым антифашистом. Казалось бы, парадокс — агент швейцарской разведки; состоятельный человек из вполне «благонаме­ренной» баварской семьи; разведчик, передававший по каналам лозаннского центра сверхсекретные данные в Лондон, — пришел к нам и предложил свои услуги. Объяснение однозначно: Лондон ни разу не воспользовался его данными, а эти данные, — Скорцени был прав, — поступали к нему из ставки Гитлера после принятия сверхсекретных решений генеральным штабом вермахта. Единственно реальной силой, которая могла бы сломить Гитлера, был Советский Союз, поэтому-то Рёслер и пришел к нам, поэтому-то он и работал не за деньги, он никогда не получал вознаграждений, а по долгу гражданина Германии, страны, попавшей под иго нацистов. Впрочем, Берия приказал мне прервать все контакты с Рёслером: видимо, Сталин боялся раздражать Гитлера, ведь был подписан пакт о дружбе с нацистами.

— Почему вы назвали Рёслера «Вернером»? — спросил я тогда товарища Радо.

— «Вернер» созвучно «вермахту». Рёслер никогда и никому не называл имена своих друзей в гитлеровской Германии. Его можно было понять: ставка была, воистину, больше, чем жизнь, — он не имел права рисковать другими, он достаточно рисковал самим собой.

Видимо, у Рёслера остались в рейхе серьезные друзья. Можно только предполагать, что он, мальчишкой отправившись на фронт, встретился там с людьми, которые — в противоположность ему самому — продолжали службу в армии, остались верны касте. Рудольф Рёслер, «Люси», знавший войну подобно Ремарку, оставил иллюзии в окопах Западного фронта и начал свою, особую войну против тех, кто ввергает мир в катастрофу. Можно только предполагать, что он тогда еще познакомился с лейтенантом Эрихом Фельгибелем, который во времена Гитлера стал генералом, начальником службы радиоперехвата в абвере. Он был повешен в 1944 году, после покушения на Гитлера. Можно предполагать, что Рёслер был давно знаком с германским вице-консулом Гизевиусом, который также был участником заговора против Гитлера; если взять это предположение за отправное, то Рёслер обладал двумя необходимыми радиоточками: из Берна он связывался по рации Гизевиуса, то есть по официальному каналу рейха, и — соответственно — по такому же официальному каналу генерального штаба получал информацию из Берлина.

Шандор Радо на мгновенье задумался, усмехнулся чему-то:

— Когда я сидел в вашей «шарашке»... Впрочем, почему в «вашей»? Правильнее сказать — в «нашей»... Я стал коммунистом в девятнадцатом году, а работать на советскую разведку начал в конце двадцатых, когда были живы «злейшие враги народа» Берзин и Пузицкий, так что несу паритетную ответственность... Так вот, в «шарашке», после войны, меня здорово мотали, не является ли Рёслер агентом гестапо, да и вообще, немец ли он? Горько, что у вас прекратили борьбу со сталинским культом... (Разговор состоялся в 1974 году. — Ю.С.). Я бы рассказал вашей молодежи, как мы и в сталинских застенках продолжали быть ленинцами, проводили тайные партсобрания, не теряли веру в то, что рано или поздно правда восторжествует... Практически всех нелегалов, сражавшихся в гитлеровском тылу, в оккупированной Европе, расстреляли или бросили в одиночки... Если бы не Янош Кадар, вряд ли меня отпустили бы, он нажал, став премьером в ноябре пятьдесят шестого...

Мне вспомнился рассказ главного хирурга Советской армии академика Александра Александровича Вишневского: «Мы перебегали улицу втроем: Кадар, Микоян и я... Раздались автоматные выстрелы с крыш... Мы упали на землю... Никогда не забуду, каким красивым был желтый лист будапештского платана, лежавший у меня под щекой, он хранил в себе тепло и невесомую тяжесть цвета чеканной меди. И еще не забуду руки Кадара в лайковых перчатках; меня сначала очень удивили эти перчатки, такие фасонистые и дорогие; потом мне объяснили: Кадар не хочет показывать свои ногти, следы от пыток еще не сошли, пытать в наших подвалах умели...»

—Мои передатчики, — продолжал между тем Скорцени, — запе­ленговали станцию Радо, и я передавал каждое новое донесение Вальтеру Шелленбергу. Его ведомство расшифровывало эти страшные радиограммы из сердца рейха, и они ложились на стол двуликому Янусу, и тот не докладывал их фюреру, потому что был маленьким человеком с большой памятью.

— Двуликий Янус — это...

— Да, — Скорцени кивнул. — Гиммлер, вы правильно поняли. Мерзкий маленький человек.

— И Гитлер ничего не знал обо всем этом?

— Нет. Он не знал ничего.

— Почему?

—Его не интересовала разведка — он был устремлен в глобальные задачи будущего рейха.

(Интерес Скорцени к вопросу о группе Радо — Рёслера двоякий: с одной стороны, его, участника провокации Шелленберга, не могла не интересовать тайна, так и не раскрытая нацистами, тайна, ушедшая вместе с Рёслером. С другой — многие гитлеровские генералы, перешедшие после разгрома фюрера на работу в штабы НАТО, с невероятной подозрительностью присматривались друг к другу: «А не ты ли передавал данные в Швейцарию?»)