Георгий Шолохов-Синявский - Беспокойный возраст

Один из зачинателей советской литературы на Дону Георгий Филиппович Шолохов (псевдоним Синявский) родился 17 ноября 1901 года в селе Синявка под Таганрогом. Первое его произведение, рассказ «Преступление», было опубликовано в 1928 году в журнале «На подъеме». Первой значительной работой, которая привлекла внимание читателей и критики, явился сборник рассказов «Камень у моря», вышедший в 1934 году. В том же году Г. Ф. Шолохов-Синявский становится членом Союза писателей, избирается делегатом на I Всесоюзный съезд.

Одним из первых в советской литературе в романах «Крутии», «Суровая путина», «Братья», «Далекие огни» писатель делает попытку раскрыть сложный процесс пробуждения личности и масс в особых условиях жизни донского казачества.

Участник Великой Отечественной войны, Г. Ф. Шолохов-Синявский пишет книгу рассказов о человеке на войне «Змей Горыныч» и одно из наиболее крупных своих произведений — роман «Волгины». В послевоенные годы выходят в свет роман «Беспокойный возраст», автобиографическая повесть «Отец», положившая начало трилогии «Горький мед», повести «Домик у речки», «Казачья бурса» и другие.

Произведения Г. Ф. Шолохова-Синявского изданы в Польше, Чехословакии, Венгрии. Умер писатель в 1967 году.

Последняя минута натянутой до предела тишины, усталость во всем теле, тревожный холодок в груди при взгляде на непроницаемые лица членов экзаменационной комиссии… Просторный актовый зал, озаренный матово-белым светом, ожидающие своей очереди дипломанты. На возвышении две сизые от мела доски. На них развешаны листы проекта, вычерченные на ватмане сложные сооружения, под ними — бледная искусственная голубизна воды. Последний вопрос придирчивого экзаменатора — что-то о давлении воды на боковые стены шлюза, не совсем твердый ответ и внезапное безразличие ко всему: «Будь что будет! Не стану больше отвечать. Хватит!». Мгновение, когда защита проекта могла бы пойти насмарку.

И вдруг желанное «Довольно!» прозвучало в зале, как приговор о помиловании. Его произнес профессор, председатель комиссии. Скупой взмах большой узловатой руки — и дружные товарищеские хлопки прокатились по залу, засветились улыбки, и — конец мукам, чувство облегчения, свободы…

Максим Страхов сошел с возвышения и, не глядя в зал, вытирая платком влажный лоб, вышел в коридор. И тотчас же на его место встал следующий, бледный от волнения, дипломант. Двое студентов снимали с досок проект, над которым Максим трудился более трех месяцев, и прикалывали кнопками другой…

После торжественно освещенного актового зала коридор показался Страхову почти темным. Максим подошел к раскрытому окну, глубоко вдохнул свежий вечерний воздух. В конце мая вечера в Москве бывают мягкие, теплые, серебристые, они светятся чуть ли не до полуночи. Громады высотных зданий тонули в лиловой мгле, окна сверкали, как прямоугольные отрезки золотой фольги. Россыпи уличных огней переливались всеми цветами. Ровный спадающий гул города врывался в окно.

Мимо по коридору прошел в курилку один из членов комиссии. На ходу он ободряюще хлопнул Максима по плечу:

— Не робей, Страхов. Дед доволен.

«Дед» — старый профессор Чугунов, «гений гидравлики», как любовно называли его студенты. Это он и сказал «Довольно!» в ту минуту, когда Максим понял, что окончательно выдыхается и уже готов наговорить чепухи.

— Сколько поставил? — неуверенно спросил Максим.

— Результаты объявят сегодня, часа через два, — загадочно усмехнувшись, ответил член комиссии и зашагал по коридору.

«Четверку или пятерку? Не все ли равно теперь, — подумал Максим. — Только бы не тройку».

Он сразу почувствовал себя счастливым: завтра не надо рано вставать и спешить на лекции, часами склоняться над наскучившими чертежами, не выпуская из рук логарифмической линейки, корпеть над вычислениями; и — беда! — допустишь ошибку — все начинай сызнова, пиши и черти, пока не зарябит в глазах.

Максим негромко запел, уперся руками в подоконник, высунулся из окна до пояса, склонился над гудящей улицей и почувствовал, как чьи-то сильные руки схватили его за пояс и тянут назад.

За спиной послышался смех. Максим спрыгнул с подоконника, обернулся и увидел знакомые, улыбающиеся лица. Это были его друзья-сокурсники, защищавшие проекты в тот же вечер: долговязый, все время чудивший Саша Черемшанов, солидный, медлительный, с ранней плешинкой на беловолосой голове Славик Стрепетов и совсем юная жена его Галя, окончившая гидрометеорологический факультет, черноглазая хохотушка.

— Ребята! Макс решил выброситься из окна! — крикнул Саша. — Он уже уверен, что его срезали.

Максим старался придать лицу скептически-серьезное выражение, но губы его растягивала невольная улыбка.

— Не волнуйся, Сашка. Я предупрежден. Дед меньше тройки мне не поставит.

— Это уже неплохо. Тебя можно поздравить, — серьезно проговорил Славик и протянул руку.

— А я меньше чем на четверку не согласен, — сказал Черемшанов, но в карих глазах его таилась беспокойная надежда на большее.

— Не прибедняйся, — сказал Максим. — Все слышали, как ты защищал. Пятерка тебе обеспечена.

Черемшанов и в самом деле учился хорошо, защищал диплом блестяще, и это будило в Максиме затаенную зависть. Он и сам не знал почему: то ли он считал нескладного, шумливого Сашу более способным, то ли завидовал его умению быть всегда веселым и смешить всех — Черемшанова всегда приглашали на всякие студенческие вечеринки.

Черемшанов потупился:

— Не знаю, Макс. Буду рад, конечно, если поставят четверку.

— Каковы бы ни были результаты, радоваться еще рано, — заметил Стрепетов.

— Ой, сердечко замирает. За себя так не волновалась, как за своего коротышку, — дернув узкими худыми плечами, сказала Галя и озорно взглянула на мужа.

Славик нахмурил белесые брови.

Из актового зала донеслась трель звонка, вслед за этим послышались шум отодвигаемых стульев и топот множества ног.

— Перерыв, — оказал Черемшанов. — Комиссия пойдет совещаться. Оценки объявят не раньше как через час. Пошли во двор — подышим майским воздухом.

Выпускники гурьбой повалили со второго этажа в обсаженный тополями, липами и кустами черемухи институтский двор. Среди шуток и наигранного смеха немногих, делающих вид, что они не унывают, слышались сдержанные голоса выпускников, сочувствующих неудачникам.

— Бедная Люда Горелкина… как завалилась. И хорошие рецензии на проект не помогли, — сказала Галя.