Юрий Домбровский - Рождение мыши

— Да ничего он не говорил! — не сдержавшись, со слезами в голосе крикнула Нина и беспомощно посмотрела на Николая, но тот молчал. — И ничего я не хочу слышать.

— Да нет, вы уж послушайте, послушайте, — вдруг побагровел Стрельцов, и у него запрыгало лицо, — уж вы будете настолько любезны, что послушаете! Если вы собрались тут у меня поднимать скандал, то… Я спрашиваю вас еще раз, Константин, — глядите в лицо, когда с вами говорят, — я вас спрашиваю, — он с расстановкой произнес каждое слово, — говорили вы сначала своему сокурснику Онуфриенко, а потом, придя сюда, и мне, последний раз час тому назад, что Нина Николаевна приняла наше предложение и согласна вместе с вами — с вами, — он тоже поднял палец, — выехать в турне?

— Потому что она… — крикнул Онуфриенко.

— Да постойте, Онуфриенко, вы действительно все путаете, — поморщился Стрельцов. — Так говорили или нет? Но только прямо, прямо.

— Я… — начал Костя и беспомощно взглянул на Нину.

— Да нет, прямо, прямо, я вам говорю! — зарычал и задрожал от ярости Стрельцов. — Да или нет?

— Я… — начал Костя, но у него опять не повернулся язык, и он снова замолчал.

— Софа, куда вы там, к черту, запропастились, — рявкнул вдруг Стрельцов, — идите сюда! Уже сбежала! Ну, что ж вы молчите, молодой человек?

Вошла Софья Мерцали и молча встала у двери.

— Стойте-ка, я ему кое-что напомню, — ласково улыбнулся Онуфриенко. — Костя, вот стоит женщина, которая относится к тебе лучше всех, вот скажи перед ней — перед ней стыдно соврать: говорил ты, что Нина Николаевна приняла предложение Стрельцова? Ну? Да ну же, институточка!

— Да! — выдохнул Костя и быстро взглянул на Мерцали.

— Ох, да не кричите же, не кричите же вы так! — вдруг издерганно закричала Мерцали, и у нее сразу потекли по щекам слезы. — Не кричите вы, пожалуйста! — Никто не кричал. — Разве нельзя говорить спокойно?

Онуфриенко вздохнул, но даже не взглянул на нее.

— Вот видишь, довел Софу до слез. Да, ты говорил. Это честно и по-мужски, но скажи, почему мы все — Софа, Всеволод Митрофанович, Володя, я — тебе поверили? Были какие-то для этого особые основания? Понимаешь, особые!

— Для выяснения этого же вопроса… — радостно воскликнул вдруг Стрельцов, — скажите…

— Стойте! — перебила Нина и встала. — Для выяснения этого же вопроса разрешите мне одно слово. Товарищ Стрельцов, что вам нужно от Кости? Костя, говорите им всё — да, я ваша любовница. Это вам было нужно? Так вот, я говорю — я его любовница. Что дальше? — Она посмотрела на Семенова, но тот все так же неподвижно — руки в карманы — стоял возле Кости. — Всё? Вы довольны? Вы все довольны?

Наступила мгновенная тишина.

— Эх, не останавливается дирекция перед затратами! — досадливо щелкнул языком Онуфриенко.

И тут Мерцали вдруг бурно кинулась вон из комнаты, и слышно было, как там она упала на зазвеневшую кровать и со всхлипами истерично залилась.

— Еще сумасшедшая! — недовольно сморщился Онуфриенко и повернулся к Нине. — Значит, вы, Нина Николаевна…

Николай подошел и тронул Нину за руку.

— Идем! Все! Молодчина! — сказал он негромко.

Нина выдернула у него руку.

— Подождите! — сказала она резко и подошла к Онуфриенко. — Спрашиваете, что это значит? Вы единственный из этой компании, кому я отвечу по существу: смотрите — вот что это значит! — И, коротко размахнувшись, она так два раза ударила его, что он ойкнул и схватился за глаз.

— Вот и все, — сказал Николай спокойно. — И теперь вопрос, кажется, действительно выяснен. Вставайте, Костя, пошли!

Судьба здорово поиздевалась над Костей — вот и случилось то, о чем он так страстно мечтал и рассказывал сам себе сказки, — он лежит в кровати Нины, притворяется спящим, а она сидит над ним, простая, светлая, в сером домашнем платье, и что-то читает. И не поймешь, поздно ли сейчас или очень рано, потому что она опустила шторы и стало так сумрачно, что ей пришлось зажечь настольную крохотную лампу с рубиновым абажуром. Он лежал и думал, что он скажет, когда проснется. Мыслей приходило много, а сказать все-таки было нечего. Иногда он приоткрывал глаза и сквозь туман ресниц видел ее, всю такую домашнюю и простую, и слышал, как шуршат страницы. Так прошло много времени, и вдруг Даша приоткрыла дверь и что-то сказала. Нина кивнула головой, положила книгу на стол и вышла. Минут десять никого не было, и он опять лежал и думал. Как ни странно, но то, что он находится у нее, а она отхаживает его, отняло у него последнюю надежду.

Через десять минут вошла Даша, улыбнулась ему и сказала: «Здравствуйте, Константин Семенович», — быстро разобрала ночной столик и накрыла его чистой салфеткой. Он хотел спросить ее что-то, но появилась Нина Николаевна, в фартуке, с подносом, поставила поднос на стол, сняла фарфоровую миску, тарелку для супа и другую тарелочку с тонко нарезанной французской булкой, потушила рубиновую лампочку и тихо сказала (как будто и знала, что он не спит):

— Костя, ну-ка, садитесь на кровать, а я тут… — подошла к окну и стала возиться с занавеской.

Костя поднялся, плотно закутался в одеяло, сел и свесил ноги.

— А туфли, Костя, под кроватью, — сказала Нина не оборачиваясь, и он наклонился, надел ее мохнатые, пушистые шлепанцы.

— Нина Николаевна, — робко позвал он.

Она наконец справилась с занавеской и подошла к нему.

— Ну что, дорогой? — спросила она, садясь рядом. — Минут через двадцать прилетит Семенов, и мы пойдем с ним по магазинам. Ведь Восьмое марта — не забывайте этого!

— Ой! — забеспокоился Костя. — А я у вас лежу.

— А вы мой больной гость, поэтому и лежите, — ласково пояснила Нина, — в этот день каждая женщина приглашает своего друга. — Она открыла суповую миску и стала наливать суп. — Кушайте, Костя, а я посижу рядом. Знаете, я и Софу пригласила.

— Софу?! — вскочил Костя.

— Да! И вам, по-моему, надо будет перед ней извиниться за всю эту историю. — Он смотрел на нее. — Вы не находите, что вы перед Софой очень виноваты? Она-то, кажется, не находит этого, но, по-моему, вам бы самому для себя надо извиниться. Софа очень хороший человек. Ее братец так, дрянцо, а она хорошая.

— Да, но я!..

— Насчет всего остального, — она взяла Костю за руку, — вину мы с вами разделим ровно пополам. Я тоже очень виновата перед вами, потому что вела себя глупо и нетактично. И что самое непростительное, Костя, — я ведь люблю. И как, Костенька, люблю!

— Да? — спросил Костя и даже не почувствовал новой боли — так ему уже было все равно.

Нина посмотрела на него.

— Вот видите, как я вам смело сказала, что люблю, а ему сказать так же прямо и просто — язык не поворачивается, а он меня об этом не спрашивает. Такой он дурной. — Нина вдруг смутилась и вскочила. — Ой, да что это я вдруг расплакалась! Вы не слушайте меня! Глупости все это! Теперь о вас. Вы все время хотите мне сказать, что с вами больше этого никогда, никогда не случится, так?