Юрий Домбровский - Рождение мыши

— Нет, здесь нет! Смотрите в купе.

— Господи, — воскликнула женщина, — это же подарок мужа. Он с меня теперь голову снимет! — и ушла, всхлипывая.

…А вот с меня никто не снимет головы, хоть разбросай все горстями, хоть пустись во все тяжкие — только Ленка захохочет. А как все-таки плохо, когда ты все только своя и не с кем тебе считаться, свободна! «Постылая свобода» — так писали о ней Пушкин и Блок. Надо, чтоб хоть раз в год, что ли, кто-то стукнул на тебя кулаком и приказал: «Это куда ты разлетелась? А ну-ка, снимай пальто — всё! Никуда ты сегодня не пойдешь! Будешь сидеть со мной», — и ты порычишь-порычишь и останешься.

Снова кошачьей поступью вошел проводник и постучал в соседнее купе.

— Джуз-Терек через один пролет, — сказал он через дверь.

Нина быстро обернулась.

— Джуз-Терек?!!

— Да! Вылезают тут двое, — ответил проводник, — фотографы, что ли.

Дверь распахнулась. Длинный рыжий сухой человек, в пижаме и с сигарой в руках, показался на пороге.

— Мы вас… — начал он и, увидев Нину, попятился и прихватил пижаму на рыжей волосатой груди. — Извините, совсем обалдел со сна… Мы вас попросим, — ласково обратился он к проводнику, — помогите нам сгрузить чемоданы, а то там стекло — их бросать нельзя.

— А машины разве там у вас не будет? — спросил проводник. — А то ведь это только название, что Сто Тополей, а там земля, да небо, да черепахи. Хорошо! Все сделаем.

— Вы едете в район раскопок? — спросила Нина.

— Так точно! — по-военному ответил человек в пижаме и поклонился.

— Так вот, там есть Макаров, если бы вы были любезны передать ему пару строк. Я сейчас напишу.

Он отворил дверь купе.

— Заходите, пожалуйста! Вот вам ручка, вот бумага, пишите.

Серебристый транспортный самолет делает круг и садится. Шура открывает дверь и вышвыривает часть тюков. Возле белых, желтых и зеленых палаток стоят люди — десятка три полуголых, обуглившихся землекопов с ослепительными заступами, препаратор в сетчатой безрукавке, десяток сотрудников — все они машут руками. В стороне гости. Один курчавый, в черепаховых очках, другой сухой, желтый, курит сигару, остальные стоят над разложенными инструментами.

Григорий спрыгивает на землю. К нему чинно подходит завхоз. Это высокий, совершенно желтый казах в полосатом халате и черно-белой тюбетейке. Он улыбается и показывает длинные тигриные клыки.

— Тут у нас гостей, Григорий Иванович, гостей! Всё требуют: «Покажи да покажи», а мы говорим: «Вот уж как хозяин приедет!»

— А хозяина-то все нет и нет, — вставляет препаратор, студент 4-го курса, — он из пустыни прямо в город махнул — непорядок!

— Ну, зато теперь уже будет полный порядок, — строго улыбается Шура. — Здравствуйте, Кирюша! Нате-ка тюк! Но осторожнее, здесь реактивы! Тащите пока ко мне!

— Есть тащить к вам, — отвечает препаратор и ставит мешок себе на плечо.

Землекопы и сотрудники расхватывают остальное.

К Григорию подходит высокий красивый мужчина, лет тридцати пяти, чем-то похожий на Байрона. Он держится по-военному, и даже в эту убийственную жару, когда все тает и течет, на нем сапоги и френч.

— Александра Владимировна меня игнорирует полностью, — говорит он, сдержанно улыбаясь. — Так вот разрешите отрекомендоваться (он называет свою фамилию). Я тот журналист, который будет о вас писать.

— Ой, Сергей Иванович, — покаянно и радостно восклицает Шура, — как же я вас не заметила?!

— Хорошенькие девушки тебя уже не замечают, Сергей, — говорит рыжий, сухопарый и картинно перебрасывает сигару из одного угла рта в другой. — Режиссер студии хроникальных фильмов Гуляев. — Он делает округлый жест. — Наша группа, мы уж тут метров двести накрутили.

В стороне Шура и Сергей о чем-то быстро судачат.

— Пока вас тут, Шурочка, не было, мы тут похозяйничали. Заняли вашу палатку.

— Да? — Она все смотрит на него.

— Да! И знаете для кого? Для Нины Николаевны — она тоже тут.

— Ка-ак? — Шура быстро оборачивается к Григорию. Но его уже нет.

— Нина! — сказал он почти подавленно и тихо, еще ничего не разбирая в брезентовых сумерках.

Нина подняла с постели голову, и он увидел ее глаза, щеки и растрепанные волосы. Она только что проснулась.

— Ой, это вы! — неловко улыбнулась она. — Здравствуйте, Григорий Иванович. Я без вас тут…

Он молчал и остолбенело смотрел на нее.

— Ну, постойте-ка, я встану, — сказала она смущенно и села. На ней был простенький ситцевый халатик Шуры. — Такая жара! — И она стала голыми руками поправлять волосы.

— Не вставайте! — взмолился он. — Полежите еще так, а я… Ой, там же люди! — Он слепо метнулся к выходу. — Одну минуточку! — Пробежал несколько шагов и вернулся. — Но вы только не вставайте, ладно? Я сейчас вам кок-чай… — И вдруг опустился перед ней на колени. — Нина! Скажите мне хоть что-нибудь! Я ведь глазам не верю!

— Совсем с ума сошла баба — вот что! — ответила она сердито, смеясь. — Ехала на гастроли, афиши были заказаны — все честь честью, и вдруг ночью сошла на полустанке и вот уж потеряла два дня.

Он исступленно смотрел ей в лицо и молчал, она положила ему на плечо руку.

— Дорогой, ну что у вас дома? Шура мне рассказала кое-что — плохо там, кажется, да?

— Хорошо! — ответил он не думая. — Она ушла и все обобрала.

С десяток секунд они молчали.

— Ну ничего, — решила Нина. — Бог с ней, а? Я так думаю… — Она не договорила. Тут он протянул руки и очень осторожно обнял ее. Она молчала, но у нее было такое чувство, словно чудесное дерево подняло ветви и зашумело всей листвой.

Вот как Джуз-Терек — те Сто Тополей, именем которых кто-то в насмешку, наверно, окрестил эту чертову степь. Ведь и они тоже поднимутся здесь когда-нибудь!

Журналисту Николаю Семенову на другой день после его возвращения из командировки позвонили из театра и пригласили на вечеринку.

«Где?» — спросил он. Ему ответили: «У Нины Николаевны, но не вечером, а часов в одиннадцать, после конца „Отелло“, а то она сегодня занята». — «А в чем дело? — спросил он. — Что за спешка?» Ему не ответили и повесили трубку. «Странно», — подумал он, но на вечеринку пошел. Театр существовал недавно, собственного дома у него еще не было, актеры помещались в старой гостинице, и Нина Николаевна занимала номер люкс. У Николая были кое-какие сомнения, но когда он вошел и хозяйка, улыбаясь и протягивая руки, пошла к нему навстречу, он сразу же и успокоился: видимо, пока все было в порядке. В длинном белом платье и с золотым обручем в золотистых же волосах, высокая, голубоглазая, с продолговатым чистым лицом, похожая не то на васнецовскую Аленушку, не то на женщин Боттичелли, она была очень хороша и знала это.