Петр Северов - Сочинения в двух томах. Том первый

Придя домой, я упал на лавку и проспал больше десяти часов. Мне ничего не снилось, Когда я проснулся, мать сидела рядом и смотрела в окно. Там, за стеклами, качалась густая солнечная синева. Тополь негромко шумел от ветра. Проплывали цветные мотыльки.

Подавая мне забытую лепешку и стакан молока, мать сказала задумчиво:

— Фрол вряд ли выживет. Слабый он совсем.

Я встал. На стене сонливо поскрипывали часы. Едва шевелился маятник.

— А Савку-спекулянта судили уже, — сказала она тише. — Большой суд был, сынок…

На крыльце застучали каблуки. Вошел Илья. Он споткнулся на пороге, привалясь к дверному косяку.

— Пойдем, Василий, скорей.

— Куда?

— К Фролу…

Он, видимо, до сих пор не спал. Темные щеки запали, но глаза горячо блестели.

Я отыскал кепку и вышел за ним, пряча в карман остаток лепешки. Мать провожала нас до казармы. Оттуда она вернулась обратно и от калитки долго смотрела нам вслед.

У третьей казармы меня окликнул Трофим Бычков. Он подошел усталый и сказал, не глядя на Илью:

— Савелий просил тебя прийти проститься, Илюшка… Вот, я передаю. Пойди простись, если надо.

Илья отошел к стене, слегка оперся о камень.

— Я не пойду, — сказал он, застегивая пиджак на груди и пристально глядя в удивленные глаза Трофима. — Не пойду. Так и скажи, не пойду. Нечего мне идти. Я даже в хату к нему не вернусь, в волчью яму.

Втроем мы дошли до угла.

— Видишь, Трофим, — сказал я. — Он ведь всего не знал, Илюшка. Он додумать всего не мог насчет родства. А вот додумал, и тут простой кусок хлеба причина.

Илья спросил озабоченно:

— Как Фрол? Была операция?..

Трофим не ответил. Он положил руку на плечо Ильи.

— Что мы знали, Илюша, про жизнь, когда родились? — сказал он, — Братья! Мало ли на земле слитой крови? Мать двух сынов — даже та не знает, что крови-то их разная цена.

Илья зажмурился от солнца.

— Трудная она, жизнь! — почему-то сказал он.

Мы остановились около больничного крыльца с робостью и надеждой. Мы стояли несколько минут. Дул густой ветер. Он трепал волосы Ильи.

Всходя на крыльцо, мы были уверены, что Фрол поднимется, что он обязательно поднимется и снова будет с нами.

Поздно вечером прямо с рабочего собрания мы пошли на квартиру к Строеву. Инженер жил в большом хозяйском флигеле за поселком, на бугре. Окна флигеля, заслоненные ветхими ставнями, были темны, только в крайнем, у крыльца, окошке желтел свет.

Поднявшись на галерею, я постучал в стекло.

Мужской голос спросил встревоженно:

— Кто там?

Приоткрылась дверь и показалась седая голова инженера.

— Вам кого нужно?

— Мы к вам, Алексей Абрамович, — сказал Антоша, выступая вперед.

Нас было семь человек. Может быть, такое большое количество гостей испугало хозяина? Он поспешно захлопнул дверь. Но я слышал, он не отошел от порога.

Некоторое время мы ждали молча. Затем Антоша постучал вторично.

— Что ж, прошу войти, — сказали из сеней. — Чем могу служить?

Я потянул ручку двери и шагнул в темные сенцы. Здесь сильно пахло шерстью и нафталином. По слабой линии света угадывалась вторая дверь.

Строев встретил нас небрежным поклоном. Цепкими глазами он быстро сосчитал нас и спросил, осторожно присаживаясь к столу:

— Мы, собственно, незнакомы… возможно, вы ошиблись?.. Кучер Дашевский живет рядом. Моя фамилия Строев.

Одет он был в темную, изъеденную молью фуфайку, которая лишь подчеркивала худобу его тела, на ногах грубые домотканые носки.

— Нет. Никакой ошибки, — сказал партсекретарь Бычков весело и шагнул в тусклый круг света, к столу. — У нас большое дело к вам, понимаете… Прямо с собрания пришли.

Строев наклонил голову. Тени у глаз и губ сгустились, все лицо приняло иной оттенок: оно стало безразличным и жестким.

Вероятно, и Бычков заметил эту перемену. Он сказал задумчиво, поглаживая жесткие усы:

— Надеемся, не откажете… а?

— Я слушаю вас, — сказал инженер сухо. — Прошу.

— Дело такое, понимаете, — что порешили мы — значит, партия, комсомол — восстанавливать шахту… да, да! Но инженеров-то нет… Даже техников нет. Вот беда какая!

— Беда, — согласился инженер и, откинув голову, усмехнулся. Руки его бессильно упали. Дряблая кожа на шее почернела от нахлынувшей крови. Мы стояли и ждали, пока он перестанет смеяться. Наконец он выпрямился, маленьким кружевным платочком вытер глаза.

— Итак, значит, «небольшое затруднение». Да?

Бычков сжал губы.

Я ответил спокойно, чтобы его не злить:

— Но мы ведь помним о вас, Алексей Абрамович. Такое закипит дело!

— О да! — сказал инженер. И, помолчав, добавил: — Это и все? Пустяки!

Было непонятно — всерьез он говорил или в насмешку. Однако, пользуясь шуткой и следя за его безразличным лицом, за нервными пальцами маленьких рук, я заключил:

— Вот и хорошо. А мы-то шли и сомневались, чудаки! Оказывается, вы наш человек, Алексей…

Он легко поднялся со стула. Тело его вдруг обрело мягкую и стремительную подвижность.

— Что?.. — хрипло воскликнул он, останавливаясь в дальнем углу у черной занавески, на фоне которой седая голова его как бы светилась. — Ваш человек? Чей это «ваш»? — И отвернулся. — Вы, милые, слишком наивны. Не понимаю. — Помолчав, он произнес шепотом: — Или вам неизвестно, что я сомнительный? Два раза был арестован ЧК. Хотели расстрелять как интеллигентную контру…

— Врете! — громко сказал Семен. — Никто бы вас не тронул… Вы же хозяина шахты, этого живодера Бляу, прятали. А он беляк… Понятное дело, выходит.

— Что старое вспоминать? — улыбнулся Антоша. — Значит, верим вам, если пришли. Просто хотим верить.

Строев прошел к столу, отодвинул ящик и долго деловито рылся в бумагах, прежде чем отыскал табак.

— Да, — сказал он неопределенно. — Милые люди!

Кто-то из ребят предложил ему прикурить. Он нервничал. Освещенные синеватым огоньком его губы дрожали. Слегка покачивалась большая серебряная голова. Но серые умные глаза продолжали смеяться. Они внимательно смотрели на Бычкова, на его ноги, обутые в пудовые ботинки, опутанные проволокой и шпагатом.

— Что ж, благодарен за доверие, — сказал он, снова возвращаясь к занавеске. — Благодарю. Очевидно, все остальное несерьезно?..

— Как, то есть, несерьезно? — вмешался Антоша, поворачивая к свету свое до синевы покрасневшее лицо. — Остальное — это и есть шахта!

— Конечно. Оставим этот вопрос… — он хрипло закашлялся. Из соседней комнаты болезненный женский голос приказал:

— Аля!.. Выпей воды…

— Знаете, приятель, — сказал старый забойщик Алексеев, беря его сухую руку. — Давайте напрямоту. Революция победила и навсегда, бесповоротно. Много народной крови пролито, и пролито не напрасно. Только теперь-то она и начинается, наша рабочая жизнь. Однако сражались мы, инженер, не ради того, чтобы после победы залезть на печку да лапу сосать! Теперь наша революция строить будет, хлеб сеять, уголь добывать. Становитесь в рабочий строй, Алексей Абрамович, тут ваше место.