Анатолий Черноусов - Экипажи готовить надо

— Я еще добавлю от себя, — сказал Иван. — Обязательно надо провести туристическую эстафету и соревнования по спортивному ориентированию на местности. Знаешь, что это такое?

— Представляю…

— Ориентирование становится очень популярным, развитие дает огромное, а главное — всестороннее. Тут нужна и физическая подготовка, и глазомер, и находчивость, и пространственное воображение, и все, что хотите…

— Разломаем забор? — опустив глаза после мгновенного изучения теперь уже его, Ивана, сказал Юрий Павлович. — Поведем детей на природу-матушку? Так сказать, воспитание любви к родному краю, гармоническое развитие личности? Все это уже было, обо всем этом говорено-переговорено…

— Да мы и не собираемся Америку открывать, — сказал Иван. — Давайте возьмем известное, старенькое и постараемся сделать лучше. Главное ведь не «что», а «как», правда же?

— Все эти разговоры о гармонии человека… все это утопия, — продолжал старший, думая о чем-то своем. — Теоретики от педагогики не хотят видеть, что ждет человека в ближайшем будущем. Уже им, теперешним пионерам, будет не до гармонического развития. Лишь бы не отстать от жизни, лишь бы усвоить минимум информации — вот что их ждет. Скорости растут, города растут, автоматика везде и всюду… Чтобы выжить, надо будет разбираться в этом море автоматов… Тут не до цветочков, не до ландшафтов в духе старика Шишкина!

— Ужасное будущее, — негромко сказала Ирина.

— Но то, что оно неизбежно, — усмехнулся Юрий Павлович, — факт. Как ни жаль, но мы вынуждены будем согласиться, что нельзя объять необъятное. Да и леса-то повырубят, — глянув на Ивана, продолжал старший. — Уже сейчас истребление их поставлено на индустриальную основу. Толку-то, что радетели плачут! Сведут лесочки подчистую, а вместе с ними всю фауну и флору. Уже свели. В странах, где цивилизация пораньше нашей взялась за это дело…

— Но у нас пока лесов хватает, — заметил Иван. — А вот если мы с тобой не научим ребят любить природу, добра не жди и у нас. Научим, они найдут, чем заменить древесину, у них рука не поднимется на живое дерево. Так что все в наших с тобой руках. Это во-первых… А во-вторых, к черту тогда весь прогресс, если люди переродятся и станут такими, каких ты нам тут нарисовал!..

Таня с Ириной рассмеялись.

— Чует мой нос, — сказала Таня, — ты, Юрий Павлович, нарочно уводишь нас в философские дебри…

— Прагматисты вы, — усмехнулся старший. — Ну, хорошо, раз уж вы такие деловые, то… скажите, кто будет заниматься всем этим? Прививать любовь к природе и прочее? Не вообще, а конкретно у нас в лагере? Ведь нужно, наверное, знать и любить лес, природу, быть… этаким старичком-лесовичком! А мы с вами? А другие наши вожатые? Э, да что там говорить! — он устало махнул рукой и замолчал.

Иван поднялся и расстелил на столе ватман с картой.

— Взгляни.

Юрий Павлович скользнул взглядом. Потом еще раз скользнул. Потом стал разглядывать. Даже оживился, как оживляется всякий человек, когда в руки к нему попадает географическая карта знакомых мест.

— Ну, смотри-ка, — пробормотал он. — Лагерь… Купалка… Столовая… Ручей… Лес… А это что? Ага, ягодные места.

— Все есть, — не без гордости за своих геодезистов сказал Иван, — в радиусе пяти километров.

— Ты? — спросил Юрий Павлович.

— В том-то и дело, что ребята.

— Сами? Не верю! — решительно заявил Юрий Павлович.

— Приди проверь! — чуть не в голос возмутились Таня с Ириной.

— Я тоже не верил, — признался Иван, — пока Юрка Ширяев (заметь, тот самый — беглец) не принес мне схему вот этого района.

— Ну, так что, — спросила Таня, глядя на старшего, — согласен с нашими предложениями?

— Хм… — Юрий Павлович долго молчал, потом заговорил, но опять вяло, как будто и не было оживления, вызванного картой: — Что ж, идем к начальнику лагеря. Вопросы, связанные с материальными затратами, без него не решить. Идем к Князеву… — По тону старшего, хотя он и не договорил, чувствовалось, он, старший, уверен: ничего у них не получится…

В кабинете начальника лагеря было прохладно. В окне с выставленной рамой слегка колыхалась занавеска. Окно это приходилось как раз напротив сосен, единственных на всей территории лагеря. Могучими кронами сосны прикрывали кабинет от палящих лучей солнца. Между стволами просматривался весь залив вплоть до районного городка, что лежал на далеком противоположном берегу. В морской бинокль, который висел на гвозде рядом с окном, можно было наверняка разглядеть и сам городишко, и любую моторку, направляющуюся от него в сторону лагеря.

От двери к добротному конторскому столу, за которым сидел Василий Васильевич, была проложена дорожка вишневого цвета. По правую руку от начальника лагеря, в углу, на тумбочке стояла портативная радиостанция. Полуоткрытая дверь вела в соседнюю комнату, видимо, спальню.

Встретил их Василий Васильевич шумным приветствием.

— А-а, молодежь! — радостно воскликнул он. — Проходите, милые мои, проходите! — И выйдя из-за стола, принялся пожимать руки, усаживать девушек в кресла. На загорелой лысине перекатывались блики, щеки пылали румянцем, под белым полотняным костюмом выпирало брюшко, и весь он, Василий Васильевич, походил на колобок-здоровячок, полный энергии и жизнелюбия. — Слушаю вас, слушаю! — и уселся в кресло, весь благодушное внимание.

Иван заговорил о стрелковом тире, о вышке для прыжков в воду, о лагере-спутнике, о шлюпках и яхтах, и начальник лагеря заметно погрустнел. Потом взял из пачки «Любительских» папиросу и закурил. А когда Иван закончил, Князев указал на лист ватмана над столом и пояснил, что это план мероприятий, что план утвержден там-то и там-то, что в нем, в плане, есть и день именинника, и ежедневная зарядка, и музыкальные часы, и кружок «Умелые руки», и кружок бальных танцев, и викторины всякие. Будет спартакиада, а в ней футбол, волейбол, бег, прыжки разные.

— Так что, — нараспев, тенорком заключил Василий Васильевич, — дай бог, как говорится, с планом-то справиться, а вы…

— Весь этот план мы с пионерских своих лет наизусть знаем, — сказала Таня Рублева. — Да и ребятишкам осточертели подобные мероприятия. Ведь в школе их тем же пичкают.

— Товарищи вожатые, — возразил начальник лагеря, спрятав глаза под густыми, опаленными солнцем, бровями, — не думайте так, что вот-де вы новаторы, а мы тут бюрократы, понимаешь, консерваторы… — Он посмотрел на старшего, и тот иронически улыбнулся. — Мы тоже газеты читаем и знаем: есть у нас еще чинуши, понимаете, перестраховщики, боятся всего нового… Но у нас с вами особое производство, мы имеем дело с детьми. Я люблю детей, иначе бы я здесь не был. Люблю. И все же это дети. Тут вам, товарищи, не завод, где вносят рацпредложения. Вот вы говорите — винтовки… Это пионерам-то? Да они перестреляют друг друга и нас с вами! — И, сдвинув брови-щетки, начал чеканить, подкрепляя сказанное энергичными жестами руки: — Никакого огнестрельного оружия в лагере я не позволю. Вышки тоже. Прыгнет, захлебнется, и — с концом! Поминай, как звали. А уж о яхтах говорить нечего!