Анатолий Черноусов - Экипажи готовить надо

— Девчо-онки, — тянет он и уморительно морщится. — Девчонки, что же вы божью-то коровку сварили?

— Ай, молчи ты, Мухолов! — сердится Люся-хиленькая, главповар по чаю. — Никакая там не коровка, это конопушка с твоего носа свалилась!

После завтрака бригады занялись всякая своим делом. Незадолго до обеда Иван пошел проверять, как продвигается работа.

— Ну, что ты намалевал опять! — тиранила бригадир Пинигина своего подчиненного художника Витю Небратова. — Там же одинокая сосна, а не телеграфный столб! Ой, горе мое…

Иван взглянул на карту, которую они вычерчивали, и остался доволен: на бумаге значилась уже речка Китим с омутами, мельница, разлив и окружающий лес.

Геодезисты в это время замеряли ширину и глубину Китима, скорость его течения, а результаты замеров приносили сюда, к Люде и Вите, картографам. Данные эти нужны были для предстоящего плавания на плотах. Какой величины строить плоты, какова должна быть их осадка, сколько строить плотов — все можно было рассчитать, имея под рукой эти данные.

Только что от геодезистов прибежал Гена Муханов.

— Иванлич, Иванлич, — возбужденно заговорил он. — Ох, и хитрые же утки…

Оказывается, пробираясь камышами вдоль Китима, геодезисты наткнулись на утиный выводок. Мама-утка подала знак тревоги, и утята, маленькие черно-желтые комочки, на глазах у пионеров мигом куда-то подевались. Пацаны переглянулись и затихли, пораженные чудом: вот только что был целый десяток головок, клювиков, хвостиков, было даже видно, как утята загребают лапками в воде, — и на тебе!

А взрослая утка вдруг забила, забила линялыми крыльями, будто совсем не может подняться и улететь.

— Раненая, поди, — прошептал кто-то из ребят. — Может, вылечим?

И, по пояс в воде, стали подходить к несчастной птице. Шли, шли… а до нее все еще оставалось шагов двадцать. Не заметили, как оказались на каком-то озерке. И тогда-то утка легко поднялась на крыло и, оставив пионеров с открытыми ртами, возвратилась к своим детенышам.

— Как же это, Иванлич? — радостно возмущался Гена Муханов. — Выходит, она провела нас?

— Выходит, — согласился Иван и рассмеялся, так хорошо стало на душе.

У кораблестроителей произошел скандал. Двое парнишек из новичков испортили жердь, за что получили от Юрки Ширяева по затрещине и вдобавок звание тунеядцев.

— Вы хоть бы глядели, как надо тесать! — негодовал бригадир. — Не руки, у вас, а… ноги!

Мальчишки надуто сопели. Иван подумал, что правильно, пожалуй, сделал, что включил этих новичков в дружную мастеровую Юркину бригаду. Оба были неряхами из нерях: ногти с синими каемками, рубахи вечно не заправлены, штаны не застегнуты, галстук веревкой, сами какие-то несобранные, вялые. Вот и достается им от Юрки на каждом шагу…

Здесь, в небольшой бухточке, из жердей и бревен, взятых с мельницы, сколачивались щиты-настилы для будущих плотов. Иван попробовал на прочность один из двух готовых щитов и прикинул, что если поднажать, то к вечеру все будет закончено.

Рыбаки шарили в котце сачком и подносили поварам рыбешку, повара же во главе с Анной Петровной и Ириной чистили ее, над длинным валом огня уже висели четыре ведра.

— Боча! Ты можешь скорее или нет? — сердилась Люся-хиленькая на подсобного по кухне Севу Цвелева. — Тебя за смертью посылать?

— Скорее! — басил подсобный по кухне, расплескивая воду сразу из обоих котелков. — Организм переутомится — что тогда?

Порывшись в своем рюкзаке, Ирина достала сверток и направилась в ближайший тальник. Шла и любовалась лагерем: восемь палаток напружинили свои белые крылья; казалось, перережь шнуры, и палатки взлетят. Она даже пощелкала пальцем об одну из них, вспомнила утверждение Ивана, что если палатку натянуть как следует, то полотно будет звенеть. «Придумал», — решила она.

Зайдя за кусты, разделась, сложила в кучку одежду и вдруг подумала: а что, если бы кто-нибудь сейчас… если бы Иван сейчас…

— Ой, нельзя! — крикнула она, инстинктивно прикрылась руками и присела.

Но это был всего лишь ветерок, качнувший куст.

«Ну и дуреха же!» — засмеялась Ирина, чувствуя, что щекам стало жарко.

И все-таки медлила, не надевала купальник. Было стыдно и в то же время хорошо. Хорошо оттого, что припекает солнце, что тело обвевает ветерок, что над головой голубое небо, что все в порядке: руки, ноги, талия. Стыдно же было оттого, что ведь нехорошо это — смотреть на себя со стороны, как бы его глазами.

Из лагеря донеслось восторженное: «Ур-ра-а! Купаться, ур-ра-а!»

Быстро натянув упругий купальник, Ирина легким уверенным шагом пошла к омуту.

Там собралась уже вся орда. Иван обследовал дно, нет ли коряг, вяжущей травы, холодных ключей, и, убедившись, что ничего такого нет, махнул рукой — пошли! И тотчас лее мальчишки, облепившие обрыв, стали прыгать вниз, брызги метнулись взрывами.

— Жили черти тихо-мирно, — кричала с берега Мария Стюарт, — а мы пришли и взбаламутили весь омут!

Выпрямилась, руки по швам, и столбиком полетела в хохот, плеск, в веселую неразбериху.

— Ирина Дмитриевна, вы что, боитесь? — донеслось снизу.

«Прыгнуть?» — мелькнуло.

Но, мысленно пролетев трехметровое пространство, она поежилась от страха. И, независимо тряхнув головой, спустилась к воде, сделала шаг, не почувствовала под ногами дна, ойкнула и поплыла, стараясь красиво, без брызг, выбрасывать руки.

Накупавшись до пупырышек на коже, оставив в воде усталость и грязь, мальчишки выбирались на берег и поводили носами в сторону костра.

Иван подал Ирине мокрую твердую руку.

— Куда тебе! — улыбнулась она: — Я ведь тяжелая, почти шестьдесят килогра…

Не договорила. В глазах перевернулся берег, омут, небо, и через мгновение она была у него на руках. Он поднял ее на обрыв и осторожно поставил на ноги, так что не успела она испугаться, не успела возмутиться. Он крепко держал ее за плечи и смотрел на нее.

— Не надо, — еле слышно сказала она и попыталась высвободиться. Он не отпускал, и она повторила: — Не надо, ты с ума сошел, ребята же…

Руки его разжались.

Ирина медленно пошла к кустам, чтобы переодеться; сердце билось часто-часто, ноги были какие-то…

«Обиделся, наверное, — думала она, переодеваясь и перебирая в уме только что случившееся. — Что-то он хотел, видно, сказать, а я…»

И вдруг ей стало весело. «Все хорошо! — подумала она. — Чудесно просто!»

Тело, освеженное водой, согревалось на солнце, пахучий ветерок обвевал лицо, голова слегка кружилась, и очень хотелось петь или танцевать.

— Я прямо как пьяная! — сказала она вслух и засмеялась.

А потом покачала головой: «Что-то с нами будет, Ирка! Ох, что-то будет! Увидела бы нас с тобой мама…»