Александр Поповский - Испытание

Ее злоба иссякла, она плачет от горя:

— У каждого бедняка есть ребенок… У каждого нищего свое утешение…

Джоомарт не знает, чем утешить ее. Пустить на гору Сулеймана? В колхозе его засмеют. Он других убеждал этого не делать. Нет, нет, невозможно. Он садится с ней рядом и клянется, что любит ее, он убьет десять грифов, доставит ей крыльев на много лет. И дети у них будут, всему свое время. Он не может пустить ее; председатель колхоза не должен быть суеверным, ему этого не простят. Пусть потребует от него что угодно другое.

Он оставляет ее в слезах и уходит.

Он едет к Мукаю. Скорее бы свалить эту тяжесть с груди. По пути одна остановка у Сыдыка, на две минуты, не больше Старик сказал: «Ты узнаешь настоящую правду, она касается тебя и твоей родни». Что бы это значило? Какую родню? Сабиля? Чолпан? В такой трудный день каждое слово может камнем лечь на пути.

Джоомарт нашел тестя за странным занятием: он бил веревкой привязанного к юрте сурка. Зверек метался, пищал, подпрыгивал, рыл лапами землю, искал, где бы укрыться.

— Попомнишь, грабитель, как людей обирать… Попомнишь, разбойник! Овса захотел? Чужого? Сам трудись, лодырь, посей, убери и…

Он чуть не добавил: «И в колхоз запишись». Старик хрипел, задыхался от злости.

— Внукам закажешь, подлец!

Прожорливый зверь, он землю подрыл и повадился красть чужое добро. Наконец он попался. Еще неделька таких наказаний, и грабитель сдохнет. Пусть знают обжоры, что с ним шутки плохи.

Сыдык бросил веревку и направился к Джоомарту навстречу. Он склонил низко голову и тихо проговорил:

— Здравствуй, Джоомарт. Как здоровье Чолпан? Все ли у тебя благополучно? Заходи, заходи…

Старик был в жалкой одежде, на заставе он выглядел нарядней. Не было сейчас на нем ни ичигов и блестящих калош, ни чапана, ни тюбетейки, подшитой бархатом. С худых плеч свисал рваный халат, засаленный, в заплатах. Ноги обуты в истоптанные опорки.

В юрте пахло джармой и кислым айраном. В углу на виду стоял портфель с начищенными застежками — гордость бригадира, свидетель его высокого звания. У дверей лежал недоносок-теленок, жалкое создание, издали казавшееся овцой. Сыдык не мог не похвастать. Теленок родился величиной с собачонку, в гурте от него отказались. Сыдык укутал его, прятал за пазухой, ничего для него не жалел. Сделал лейку из бумаги, и по капле вливал ему в рот молоко. Приучил понемногу и к матери: сядет с теленком под корову, всунет ему сосок и надаивает молока. Теперь он привесил недоноску колокольчик на шею; пусть знает народ, кто идет. Таков бригадир, колхозное добро ему дорого.

Сыдык говорит о делах своей бригады. Он тяжко вздыхает, шепчет и снова вздыхает. Так, ему кажется, и людям понятней и самому как-то легче. Что слово без вздоха, без того, чтоб бровей не насупить, скрыть в их гуще заветную мысль?

Укрывшись от пытливого взгляда Джоомарта, он шептал и шипел, кивая головой, и льстиво улыбался. Что скрывать, у него и там неполадки, и тут не все хорошо — только отвернешься, испортят. Он тоже не промах: где сам не приглядит, свои люди расскажут. Его не обманешь, хоть плачь: все может случиться, не говори, что лошадь не лягнет, что собака не укусит.

Он заговорил о Мукае и повеселел:

— Ну и человек, ну и умница!.. За что ни возьмется, всюду удача. На опытном поле взошел ячмень, пшеница прет из земли, как бурьян. Жаль, у Мукая много дел, десять колхозов на плечах одного человека. Нам нужен свой агроном. Что ты скажешь на это, Джоомарт?

Джоомарт отводит глаза от теленка, он думает сейчас о другом.

— Я говорю, Джоомарт, это счастье для нас, что Мукай с тобой породнился. Он все время проводит в нашем колхозе. Разве я неправ?

Молчание Джоомарта его мало смущает. Мучительный вздох как бы служит преддверием для другого разговора.

— Не все ладно в колхозе, — сокрушается Сыдык. — Много земли и скота, а людей нет, не хватает. Еще бы кибиток пятьдесят, вот бы вырос колхоз.

— Какой толк повторять то, что известно? Нет людей, и нигде не найдешь их.

Лукавый Сыдык что-то надумал, кружится вороном, прячет мысли неизвестно зачем. Он делает вид, что не расслышал ответа Джоомарта.

— Мы трудно работаем и других не жалеем. Сил не хватает. И ожиревший воробей десяти пудов не потянет. Кто сказал, что людей не достать? Их сколько угодно, помани только пальцем.

Болтливый старик. На заставе он едва ворочал языком, над каждым словом дрожал.

— Я не понимаю тебя. Где ты видишь людей? На сорок километров ни жилья, ни аула.

Коварный старик. Что у него на уме?

Сыдык не спешит. Дайте он вздохнет, изобразит на лице озабоченность и опустит тяжелые брови.

— Сорок кибиток рода Джетыген готовы вступить к нам в колхоз. Они страдают на чужой стороне, жаждут вернуться на родину.

Вот оно что! Все словно сговорились сегодня.

— Кто ж им мешает вернуться?

Сыдык придвигается и заглядывает Джоомарту в глаза, он не опасается его сурового взора:

— Они боятся, как бы ты не сказал о них дурного на заставе. И невинных людей легко погубить. Написать, донести, выдумать всякую неправду. Кто поможет им в беде? И колхозники пойдут за тобой, не возьмут их к себе. Куда им тогда деться?

Он видит, как темнеет лицо Джоомарта, и с прежней уверенностью продолжает:

— Они хотят быть в колхозе, жить так, как мы. Они устали от нужды и голода. И тебе будет лучше, твой род будет здесь. Родные — большая поддержка. Нельзя отделить ноготь от мяса, себя от братьев по крови. Кто мы без рода? Пыль! Капля в море!

Джоомарт ничего не отвечает, он пытливо разглядывает своего тестя. Сыдык тоже молчит, он считает, что Джоомарту пора ответить.

— Мне род не нужен, ты напрасно жалеешь меня, — говорит Джоомарт.

Он спокоен, точно речь идет о чем-то маловажном, не стоящем особого внимания. Голос ровный, спокойный, так отвечают на обмолвку, на глупость. Неужели Сыдык просчитался, эти речи не тронули ею?

— Тем нужен род, кто не верит в силы колхоза, в нашу рабочую семью.

Трудно с ним спорить, но сдаться Сыдык успеет всегда.

— Наш народ говорит: по росту я нашел себе равного, не нашел себе равного по сердцу. Не дай людям думать, что они лучше тебя. Пусть род твой гордится тобой. Кровь кровью — не смоешь, дай им искупить свой грех перед властью. Что им делать? Белый царь отобрал у них землю и добро, всюду — люди, и всюду — тесно. Раньше, бывало, воткнешь в землю пику — и земля твоя. Теперь человеку некуда деться.

На этот счет у него и доказательств и притч очень много. Сыдык много видел и знает. Джоомарту стоит послушать его.

— Я бывал в Кара-Куме и в Голодной степи. В жаркие дни там проходят сухие дожди. Вес, как обычно: и тучи, и гром, а влаги ни капли. Она испаряется у самой земли. Бывает и так: небо в жаркие дни закроют тучи, солнце станет багровым, вот-вот хлынут потоки на землю. Люди ждут дождя, и напрасно. Вот каков мир, а ведь никто от него не отрекается. Что ты скажешь на это, Джоомарт?