Вагаршак Мхитарян - Год - тринадцать месяцев

— Я имел в виду вашу методику. Тина Савельевна.

— Не я ее выдумала и не вам ее осуждать. Ваше дело учиться.

— Чему? Как за урок поставить пять двоек?

— Невыполненное домашнее задание оценивается двойкой.

— Но ведь, кроме пострадавших, с задачей не справились еще человек двадцать.

— Что же вы хотите, чтобы я всем выставила отрицательные оценки? В данном случае двойка имеет воспитательный характер.

— Скажите лучше — карательный. Из строя выводится каждый седьмой и расстреливается на месте. Это же методика офицера-карателя.

— Что? Что вы сказал?! — Тина Савельевна выхватила из кармана носовой платок, служивший ей компрессом. — Как вы смеете оскорблять такими словами советского педагога! Мальчишка! Кто вы такой, чтобы делать мне замечания? Директор? Завуч?

— Я директор и завуч в своем классе, и позвольте мне…

— Ничего я вам больше не позволю! Вы наглец! Я сейчас же пойду к Доре Матвеевне и скажу, что вы уже себя директором называете.

Тина Савельевна резко поднялась с дивана. На нас уже начинали обращать внимание. Я тоже встал и, удерживая ее, тихо проговорил ледяным тоном старого шантажиста:

— А я сейчас же пойду и отправлю в «Крокодил» дневник Васнева, в котором вашей рукой написан «понедельник» через «и».

— Какой понедельник! О чем вы говорите? — Тина Савельевна мягко опустилась на диван.

— Вы написали Васневу: «Прошу отца явиться ко мне в понидельник», и сделали две ошибки. Педагогическую потому, что у Васнева нет отца. И грамматическую: понедельник пишется через «е».

Тина Савельевна вытерла капельки пота, выступившие в морщинках ее непудреного лба и — о сила индивидуального подхода! — улыбнулась. Я принес ей стакан воды. Тина Савельевна не стала мочить платок для компресса и сделала несколько глотков.

— Спасибо, — сказала она, возвращая стакан. — Вы очень любезны и, я надеюсь, не станете подводить своего товарища по работе. С кем не бывает!

— Ну конечно, если вы не будете обзывать меня мальчишкой, пока я подрасту.

— Ну хорошо, хорошо! Я погорячилась. Поговорим спокойно, без нервов.

— С удовольствием, Тина Савельевна.

До самого конца большой перемены мы беседовали очень мило, без криков, оскорблений и обмороков.

До конца четверти оставалась одна неделя. Борьба за успеваемость пожаром охватила всю школу. Дора Матвеевна преобразилась, помолодела, она была словно генерал, вызванный из отставки прямо на поле боя. Решающие операции проходили в четырех стенах ее кабинета. Верный адъютант Ксения Иларионовна без устали разносила реляции и созывала командный состав на совет. В отличие от педсоветов они шифрованно именовались педсовещаниями и проводились по группе классов, а то и по отдельному классу, если этого требовали стратегия и тактика. В обозе оставались только передовики. Те, кто давал стопроцентную успеваемость. Их не трогали. Всем остальным грозил трибунал Доры Матвеевны за трусость, проявленную перед злейшим врагом школы — двойкой.

Мой класс слушался в одиночку. Как самый тревожный среди пятых. В порядке очереди ответ держала Генриэтта Сергеевна. Законодательница мод в учительской, сегодня она была одета и украшена очень умеренно. В соответствии со строгой обстановкой дня. Или скорее всего в покорность выговору, который она получила от Доры Матвеевны за то, что скалывала шарф вершковой медной булавкой.

Дора Матвеевна, сверяя ведомость с журналом, начала вступительную часть обвинения.

— В первом классе приказом министра вообще запрещено выставление двоек. Очень, разумный приказ. Ваши ученики по иностранному языку тоже находятся в первом классе. Только начинают азы изучать. А у вас уже восемь неуспевающих! Что же дальше будет? Выходит, иностранный язык — самый трудный предмет!

— В этом очень легко убедиться, — беспечно отвечала Генриэтта Сергеевна. — Давайте соберем всех преподавателей, которые по десять лет изучали английский, и я им прочту какую-нибудь статейку из «Москоу ньюс». Тому, кто все переведет, отдаю месячную зарплату!

— Легко получаете зарплату, потому и отдаете, — Дора Матвеевна торжествующе оглядела нас, ища согласия.

— Замечательно как вы сказала! — восхитилась Тина Савельевна.

— И пример не в вашу пользу, — продолжала Дора Матвеевна. — Значит, так учите. Вот тут вас, голубушка, можно поставить в пример. Как не надо работать. В числе восьми неуспевающих вы даете трех одиночек! А знаете, что это такое? Для общих итогов не имеет значения, по одному предмету не успевает ученик или по десяти. И вот полюбуйтесь: вы одна, в одном только классе снижаете успеваемость всей школы на три десятых процента. Всю школу тянете! Совесть у вас есть в конце концов!

— Ай-ай-ай, — покачала головой Полина Поликарповна и спросила: — Сколько раз вы проводили дополнительные занятия?

— Мне говорили, что они запрещены приказом министерства, — оправдывалась Генриэтта Сергеевна.

— Вот видите! Это вы быстро усвоили! — восклицала Дора Матвеевна. Сегодня она вообще забыла свой обычный ровный тон. — А вам не говорили о том, что министр запрещает брак в работе? Не слыхали? Ну, так я вам об этом напомню. Делайте что хотите, но чтобы к концу недели по крайней мере все одиночки успевали. Все трое!

— Почему вы считаете троих? Горохов не успевает и по арифметике, — поправил я, чтобы хоть немного облегчить участь Генриэтты Сергеевны.

— Ваши данные, товарищ классный руководитель, устарели, — Дора Матвеевна потянулась к графину, но ее опередила сидевшая у края стола Тина Савельевна. Наполнив стакан, она подошла с ним к директору. — Спасибо. Вы не в курсе дела, Григорий Иванович. — Дора Матвеевна отхлебнула глоток и поставила стакан. — Я разговаривала с Тиной Савельевной. Она поработает с мальчиком и выведет четвертную тройку.

— Да, да, с готовностью подтвердила Тина Савельевна. — Горохов хоть и лентяй, но способный. Я его еще спрошу. Вытяну. Поддержу.

— По-моему, так только веревка поддерживает повешенного! Вы же сами наставили ему двоек, а теперь говорите, что в итоге у него будет тройка. По какой это арифметике? — спросил я Тину Савельевну.

Она отвернулась в сторону директора и развела руками: полюбуйтесь! Дора Матвеевна не стала мною любоваться и, нацелив карандаш, пошла в лобовую атаку.

— Вы что, против повышения успеваемости в собственном классе?

— Какое же это повышение? Это унижение! У Горохова тяжелые условия. Он нянчил братишку. Не учился и отстал. Родительский комитет взялся устроить малыша в детсад. Во второй четверти Горохов будет успевать.

— Так в чем же дело? — опустив карандаш, мирно спросила Дора Матвеевна. — Раз мальчик на подъеме и вы уверены в нем, значит наш долг поощрить его. Тина Савельевна как опытный педагог проявляет к ученику законную чуткость.