Петр Северов - Сочинения в двух томах. Том второй

Северо-Курильск невелик — около трех тысяч жителей, — это, конечно, с детьми, со всеми работниками сферы обслуживания, и этот городок ежегодно дает Родине тысячи тонн ценнейших пищевых продуктов, считая прибыли миллионами рублей. Кроме того, он строит, расширяет порт, возводит кварталы современных жилых домов, совершенствует свою индустриально-техническую базу, заготавливает морскую капусту, производит рыбную кормовую муку, вырабатывает витамин А в рыбьем жире, печется о школах и детских садах, смотрит новые кинофильмы, слушает радио Москвы, читает свою газету «Курильский рыбак», — словом, живет насыщенной трудовой и культурной жизнью.

Право, следует еще раз заглянуть на карту и отыскать в океане, на северной оконечности Курильской гряды, маленькую точку — Парамушир, отыскать и вспомнить, что, кроме свирепых штормов и туманов, частых подземных толчков и затяжных свирепых метелей, он подвержен еще и бешеным натискам цунами, а вспомнив все это, оценить неукротимую энергию его отважных тружеников.

— Нас качают землетрясения, а мы не теряем времени, работаем, — говорит смеясь капитан порта Северо-Курильск — Арсений Калинович Громик — украинец, тульчинец, навсегда сроднившийся с далеким Парамуширом. — Иной раз невольно призадумаешься: что за каверзная местность, тут и вулкан под боком пыхтит, и земля под ногами колышется, и штормы, и слякоть, и туманы, будто вся природа против человека ополчилась. Но океан поутихнет, поугомонится, и проглянет солнышко, а тогда любо-дорого взглянуть на чудесные наши берега, быть может, самые красивые на свете!

Я спрашиваю у Арсения Калиновича, не скучает ли он за родным Тульчином, — все же свыше двадцати лет жизни отдал острову и океану, и лихой моряк отвечает беспечно:

— А скучать, друг земляк, у нас не приходится: некогда. Веришь, нету такой минуты, чтобы скучать.

— Вы сами были, Арсений Калинович, колонным капитаном, и у вас, наверное, имеется свой прогноз насчет лова во втором полугодии?

Он медлит с ответом, крутит ус.

— У океана погоды не затребуешь и адресов минтая или камбалы не спросишь. У хорошего, завзятого капитана — обязательно дружный, завзятый экипаж, а у такого экипажа рыба непременно будет.

В легком двухэтажном строении, в кабинете капитана порта, Субботин склоняется над сводками лова за месяц. Он уже не впервые вчитывается в эти колонки цифр и видит картину напряженных поисков, удач и просчетов, счастливых находок, средних, «утешительных» результатов и обидных огорчений.

Вот самая свежая сводка последнего трудового дня: два малых судна — рыболовные боты — вели лов в одном и том же районе одинаковыми снастями, но один из них доставил к причалу 15 центнеров камбалы и 23 — трески, а другой только 10 камбалы, а трески и того меньше — 9.

Обе команды — на хорошем счету, обе работают старательно, однако одной повезло больше, другой меньше, и выход у нее простой и единственный: проявить настойчивость, сметку, отыскать и взять рыбу.

Добычу малых судов в Северо-Курильске расценивают как добрый «привесок» к плану. Главный расчет — на колонну больших судов, экипажи которых, надо сказать, трудятся напористо и умело, не страшатся любой непогоды, уходят в отдаленные районы иногда на целые недели и возвращаются, как правило, с уловом.

В сводках, конечно, не прочтешь, каких усилий стоят рыбакам иной раз эти «дары океана». Высоченный прибой нередко выбрасывает на берег обломки мачт, весел, шлюпок, обрывки снастей. А когда мы продолжили путь по «океанскому асфальту», за изворотом берега я увидел прямо в полосе прибоя замерший, застывший большой корабль. Он глубоко врезался в песчаный вал берега, да так и застыл, высоко подняв могучий форштевень. Палубы его были безлюдны, и ржавчина уже въелась в имя «Нептун», аккуратно выведенное на обводе борта.

Субботин сделал знак шоферу и первым сошел на песок.

— Да, и такое случается, — молвил он негромко, и в голосе его прозвучала нотка досады. — Ничего не поделаешь — стихия, и они не легки, не просты — рыбацкие дела.

Мы присаживаемся на толстый и гладкий брус, меченый замысловатым японским иероглифом (тоже «дар океана»), смотрим на покинутое судно и две-три минуты слушаем, как в пустотах его трюмов повторяется рокот прибоя. Покинутый корабль непременно печален, а этот — тем более, он еще месяцы и годы мог бы победно резать волну, светиться огнями, греметь лебедками… Монотонно погромыхивает прибой, и Субботин рассказывает:

— А случилось это около полуночи, под самый Новый год, в пургу, когда, казалось бы, из дому и носа не высунуть, а только и добрых забот, что встретить в кругу семьи и друзей торжественные новогодние минуты.

Друзья собрались у меня еще с вечера, когда пурга только начиналась, и почему-то, может, от праздничного настроения, все были уверены, что пометет-покружит часок-другой и перестанет.

В общем, время шло незаметно — беседовали, шутили, смеялись, и, помнится, из-за стола поднялся наш Арсений Калиныч, капитан порта, бывалый морячина, — поднялся и сказал:

— Давайте перейдем поближе к делу: я предлагаю выпить за…

Тут раздался телефонный звонок, я снял трубку и услышал испуганный голос дежурного по причалу:

— Средний рыболовный траулер «Нептун», — кричал дежурный, — шквалом сорвало с якорей! Его несет на скалы!

Я машинально повторил эти слова, и гости, будто по команде, встали.

— Что будем делать? — спрашиваю. — Минуты на счету.

Капитан Громик побелел лицом, но голос у него четкий, твердый.

— По крайней мере, — говорит, — нам нужно быть в порту. Экипажу «Нептуна», возможно, потребуется помощь с берега. И следует поднять весь медперсонал: авария тяжелая, и, наверное, есть раненые.

Он бросается к вешалке, хватает полушубок, шапку; за ним спешат остальные, а меня снова зовут к телефону, метеостанция сообщает, что скорость ветра до 50 метров в секунду, а температура 7 ниже нуля.

Он горестно вздыхает, качает головой.

— Что значат эти семь градусов при таком ветре, да еще на самом берегу океана, — не расскажешь. Люди в беде, и дорога каждая минута. Приказываю телефонистке связаться с медиками — пусть направляются в райком, а оттуда, мол, двинемся машинами. Быстро одеваюсь, — валенки, теплая куртка, рукавицы, — открываю дверь, выхожу на крыльцо, и — вот оно! — будто плетью по лицу полоснуло. Хочу закрыться руками, но что-то бьет в спину, сшибает с ног, и я валюсь в сугроб…

Он поднимает с песка синеватую ракушку и осторожно поглаживает ее закраину, похожую на лезвие ножа.

— Что может быть нелепее и обиднее состояния, когда какие-то считанные метры, которые ежедневно проходишь, даже не замечая их, вдруг становятся значительным расстоянием и нужно прилагать неимоверные усилия, чтобы протащить самого себя до калитки!