Алексей Бондин - Ольга Ермолаева

— Надо сказать, товарищи, что товарищ Ермолаева пришла с этим делом во-время. У меня зарез был. Работа спешная, а токарей не хватало. И мы вышли из положения. Потом еще несколько человек перешли на два станка. Теперь она предлагает большое дело — перестроить всю работу в цехе. Она предлагает сделать перестановку станков так, чтобы каждый токарь мог с успехом обслуживать два, три станка и даже больше.

— Не каждый,— поправила Ольга,—а большая часть.

— Ну, так... Извиняюсь. Вот... Этот вопрос мы передали сюда — в техническое бюро, потому как своими силами мы ничего сделать не сможем.

— А ты скажи, Митрий Семеныч, будет ли от этого польза рабочим и как на это смотрит дирекция? — спросил кто-то.

Сафронов пожал плечами, посмотрел на директора, который что-то писал и будто не слушал.

— Я потом скажу, Митрий Семеныч,—отозвался Судин.

— Ну вот,—оживился Сафронов, — товарищ Судин лучше моего скажет, потому как он на себе все это испытал. А насчет того, как на это дело смотрит дирекция, я пока что не знаю.

— Мы скажем,— сказал директор.

И опять Ольга почувствовала в директоре что-то чужое — и в улыбке и в голосе сквозил острый холодок.

— Есть какие вопросы? — спросил директор.

— У меня вопрос к товарищу Ермолаевой,— отозвался высокий токарь Боков.— Вот непонятно. У токаря не всегда свободное время, чтобы сходить к другому станку и присмотреть за ним. Как это она хочет время распределить?

— А вот у меня еще,— заговорил старый токарь Алыпов.— Вот, к примеру сказать, я на двух станках работаю, ладно. А вдруг такое дело: у меня нету ходовой работы, а на другом станке я настраиваться должен — другую штуку вставлять. У меня, значит, и этот и тот станки будут стоять.

Директор согласно кивал головой, улыбался.

— Товарищ Ермолаева, вы записываете вопросы? — спросил он.

— Записываем,— отозвалась Шурка.

— У меня вот такой вопрос,— заговорила Шурышкина.— Учла ли товарищ Ермолаева такое обстоятельство, которое касается не одних токарных станков, а всех — и строгальных, и других? Вот первое,— Шурышкина заглянула в свою памятную книжку.— Теперь. Как оценивает товарищ Ермолаева настроение масс? Какие соответствующие мероприятия она думает провести в цехе среди масс в смысле агитации и пропаганды по данному вопросу, чтобы получить надлежащую оценку этого мероприятия и соответствующий отклик на сегодняшний день?

— Все?..— спросил директор, бросив на нее доброжелательный взгляд.

— Да, я кончила.

— Слава богу,— вздохнула Шурка.

Ольга вышла к столу. Директор налил в стакан воды из графина и пододвинул к ней. Ольга машинально взяла стакан и отпила. Она мучительно вспоминала, с чего ей начать. Все, что она хотела сказать, вдруг вылетело из головы. Под ногами как будто колебался пол. Она взглянула на свой листок бумаги, но ничего не поняла в торопливо написанных строчках и растерянно посмотрела на передний ряд. Ей показалось, что люди насмешливо улыбаются.

— Ну, Ольга Савельевна, смелей, расскажи-ка, родная,— послышался голос Судина. Этот возглас немного ободрил ее. Взгляд ее скользнул по Шурке, та что-то беспокойно маячила рукой. В дверях показался Антипенко. Появление этого добродушного толстяка внезапно успокоило ее. Она почувствовала, что здесь не одна, что ее поддержат.

— Вот...— начала Ольга слегка дрожащим голосом,— здесь спрашивают, как я думаю сделать... Я думаю, что товарищам Бокову и Алыпову я сразу отвечу. Станки наши стоят не так, как нужно бы их расставлять. Я не говорю о тех станках, на которых токарь все время занят. Я говорю о таких станках, где крупные работы...

Чем больше говорила Ольга, тем легче чувствовала себя. Она не видела присутствующих, будто оторвалась от земли.

— Я думаю, товарищи, что вот, вы слушаете меня и вспоминаете, как мы бездельничаем, когда точим, ну, допустим, длинный вал. Тогда и покурить и к соседу дойти, перемолвиться словом — на все есть время.

— Правильно,— сказал чей-то голос.

— Да, правильно,— повторила Ольга тихо и продолжала более уверенно,— А по-моему, нужно каждую минуту истратить на дело. Время теперь наше, его мы тратим на самих себя. Нужно так сделать, чтобы мы все работали не порознь, всяк по себе, а все вместе, побригадно. И вы, товарищ Алыпов, не будете настраивать станок, если вы заняты, а настроит тот, кто свободен из вашей бригады.

— Вы поконкретней, товарищ Ермолаева,— сказал директор.

— Я думаю, все ясно. Я прошу и буду настаивать, чтобы мне дали два или три станка, и я докажу вам, товарищи, что я смогу на них работать одна. Есть у нас и строгальные станки, на которых тоже можно работать одному на двух. Вот взять бы хотя два станка: Шляпникова, который весь день катается на плоте станка, ногами побалтывает да сказки рассказывает, и второй станок товарища Шурышкиной. Правда, товарищ Шурышкина не катается, а стоит, как столб, у своего станка и смотрит, как резец откусывает чугун или железо по крупинке.

Взгляд Ольги упал на Шурышкину. Она сидела прямо, точно проглотила палку, и смотрела на Ольгу тяжелым неподвижным взглядом.

— Ну, насчет агитации и пропаганды,— уже более свободно говорила Ольга,— так за этим, товарищ Шурышкина, дело не станет. Каждый из нас будет агитировать и словом, а прежде всего делом. Лиха беда начать. Пора знать, что мы живем при советской власти, а советская власть — это мы!.. Все я сказала.

— Ну, теперь война начнется,— проговорила Шурка, когда Ольга вернулась на место.

— Так. Кто желает говорить? — спросил директор. Собрание молчало.

— Никто не желает?

В кабинете стало еще тише. Впрочем, кто-то скрипнул стулом, кто-то уронил коробку со спичками.

— А ну-ка, дайте я скажу,— сказал Судин. Он вразвалку вышел к столу, пригладил венчик волос на голове и кашлянул в горсть.— Можно начинать, значит?..

— Давайте, давайте.

— Та-ак,— сказал Судин, поправляя свой длинный суконный пиджак...— Я... я, товарищи, не оратор, говорить складно не умею, так что вы... уж не обессудьте, ежели я что не так скажу. Вот что.— Судин потоптался, посмотрел себе под ноги.— Я... я испытал на себе все это, о чем здесь толкуют. Вот Митрий Семеныч знает. Он пришел одинова ко мне и говорит, так и так, говорит: «Иди-ка, говорит, на беловский станок. Настраивай шестерню». Тут Ольга Савельевна подошла, то же говорит. «Я присмотрю, говорит, за твоим станком». Признаюсь, товарищи, я в те поры осердился. Как, мол, так?! Новое дело! Сдергивать человека с работы! Ну, а начальство, известное дело, раз заставляет, значит, хошь не хошь, а иди. Наше дело маленькое. Пошел, Ольгу Савельевну в те поры отругал за ее выдумку. Да и обидно стало, на вот тебе, даже женщина и вдруг... Ну, настроил, а Ольга Савельевна той порой за моим станком следила... Стружку с ней запустили на беловском станке. И вот потом смотрю я и думаю. А ведь зря я лаялся. Дело-то на сам деле серьезное и хорошее. Ольга Савельевна хотела, было, сама на беловском станке работать... А меня вдруг любопытство взяло. «Дай-ка, говорю, я, потому как мне сподручнее, и работенка моя позволяет мне, и станок беловский ближе ко мне». А у нее работа в ту пору неходовая была. Так... Ну, и отбил у нее работу. Уж не знаю, осерчала она на меня в ту пору или нет, но-о... как будто нет, незаметно было, не осерчала. Так, значит... я день проработал, два. Смотрю дело-то идет! На двух станках и делать нечего, хоть еще один станок, так впору. Сделал одну штуку, Митрий Семеныч говорит: «Ну, как?» «Никак» отвечаю. «Давай еще. Чего прикажешь выполнять?». «А вот, говорит, клапана к спеху надо». «Ну, что же? Давай, благословясь, клапана, так клапана».