Леонид Соловьев - Книга юности
- Название:Книга юности
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Лениздат
- Год:1990
- Город:Л.
- ISBN:5-289-00660-5
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Леонид Соловьев - Книга юности краткое содержание
Книга юности - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Юсуп пытался объяснить ему, что никакой потусторонней жизни нет. Хозяин обезоруживал Юсупа вопросом:
— А куда же денется моя душа после смерти?
— И души никакой нет!
— А почему же я вижу по ночам сны? Кошка спит и не видит снов, а я вижу.
— Откуда ты знаешь, что кошка не видит снов, она сказала тебе? — кричал в ответ Юсуп.
Здесь хозяин начинал смеяться.
— Только подумать: кошка видит сны, ха-ха-ха!.. Он вообще был веселым, смешливым человеком, этот хозяин, долгие годы непосильного труда и нищеты не ожесточили, не иссушили его жизнелюбивой души. «Ага! — воскликнул бы он, прочитав эти строки, — ты написал «душа», значит она есть, ты сам написал!» Вот на таком примерно уровне и велись у них с Юсупом еженедельные богословские споры по пятницам. Теперь он давно уже умер, этот хозяин, и на собственном опыте убедился, что не носил при жизни бессмертной души в своем теле. Я, честно говоря, за его жизнелюбие, доброту и веселость с удовольствием снабдил бы его в дальний путь столь желанной душой, если бы это было в моей власти.
Однажды Юсуп позвал меня в гости на плов. Мы сели в саду, в тени карагача, Юсуп поставил на скатерть две пиалы и бутылку портвейна.
— Ты разве пьешь вино? — удивился я.
— А разве по европейскому закону садятся за стол без вина? — ответил он.
Портвейн был скверный, кустарной выработки. Юсуп выпил целый стакан, его лицо сморщилось, он пил с отвращением. Я понял, он пьет нарочно, со специальной целью нарушить религиозный запрет.
Мы покончили с пловом, перешли к чаю.
— Ты состоишь в комсомоле? — спросил я.
— Почему ты спрашиваешь? — ответил он вопросом на вопрос.
— Судя по твоим взглядам, ты должен состоять в комсомоле.
— Я и состою в душе, только не имею билета.
— Но почему?
Он помолчал, потом неохотно сказал:
— Происхождение мешает.
— Ты же в детдоме вырос!
— Но отцом моим был муэдзин, служитель мечети. Это не мулла, конечно, но все же из духовенства.
— Послушай, — сказал я, — ведь тебя никто не тянет за язык. Ты остался сиротой, даже мог и не знать ничего о своем отце.
— Я был бы рад ничего не знать о нем, однако знаю. Тот, кто вступает в комсомол, должен сказать о себе всю правду. А как я скажу, меня могут и не принять.
— Может быть, и примут.
— А если нет, тогда что? И он побледнел.
— Да ничего, — сказал я необдуманно. — Останется все, как сейчас.
— Нет, — сказал он. — Как сейчас, не останется. Тогда я должен перейти к врагам Советской власти. А я не могу перейти к врагам Советской власти, потому что она меня вырастила, потому что это справедливая власть. Что же мне тогда делать? Умирать?..
Я не ожидал такого крайнего вывода и в душе пожалел, что затеял этот разговор. Юсуп заметил мое смущение и утешил меня:
— Я вступлю сразу в партию. Когда принимают в комсомол, оказывают человеку доверие наперед, по его происхождению. Потому что каких дел можно спрашивать с мальчика? Но в партию принимают иначе, судят о человеке по его делам. Сначала я совершу какое-нибудь большое советское дело, а уж потом подам заявление в партию. Я совершу такое дело, чтобы о моем происхождении забыли. Скоро я уеду из Ходжента на поиски такого дела.
Уже смеркалось, начали звенеть комары. Потом потянуло от реки свежим ветром, комары исчезли, взошла луна, а мы все сидели и разговаривали, подбирая для Юсупа достойное дело, по свершении которого он мог бы наверняка рассчитывать на прием в партию. Я советовал ему идти добровольцем в Красную Армию, пока не поздно, пока еще бродят в горах остатки басмаческих шаек. Он со мною согласился, беда только в том, что он не умеет стрелять из винтовки. «Пустяки, через две недели научишься, это очень просто!»— воскликнул я с таким видом, как будто сам был знаменитым стрелком. «Пожалуй, ты прав, — задумчиво отозвался Юсуп. — Семьи у меня нет и не будет. Красная Армия для меня подходящее место. Теперь я знаю, что навсегда останусь холостым».
Мы допили портвейн, Юсуп разговорился, утратив обычную суховатую сдержанность, и рассказал мне историю своей жизни и своей неудачной любви.
Достояние муэдзина — голос. Он должен быть сильным, но мягким, густым, но без хрипа и к концу напева должен постепенно возвышаться, переходя в тончайшую нитку; весь секрет в том, чтобы эта нитка тянулась бесконечно долго и, постепенно замирая, оставалась бы ясно слышимой на дальнее расстояние. «Утром муэдзин на тончайшей нити своего голоса вытягивает солнце из-за края земли; в полдень голос муэдзина густ и меден, как труба; вечером он на серебряной нити голоса опускает солнце за край земли…»
Я помню вечерние голоса муэдзинов над просторами полей и садов, затянутых легким туманом; эти серебряные нити, дрожа, тянулись со всех сторон, наполняя душу печалью и сладостью. Ныне, когда они почти повсеместно умолкли, заменились голосами радиорупоров, я не жалею о них: всему свое время. Но все-таки в любой старине, даже самой тяжелой и темной, была своя красота.
Муэдзины, как и русские дьяконы, были особым сословием в мусульманском духовенстве. Суровый ислам, родившийся на заре всемирного арабского могущества из рева боевых труб и слитного грохота боевых барабанов, был начисто лишен всяких признаков пышной обрядности — скупая, до предела упрощенная религия воинов. Но ведь любая религия должна иметь свою красоту и своих артистов. Во исполнение этого правила католицизм завел органистов в костелах, православие — дьяконов с непомерно могучими басами, а ислам — муэдзинов.
Один и тот же напев пять раз в день! Артистические возможности у муэдзинов были жестокими. Кто-то сказал: чем строже ограничения, стоящие перед истинным художником, тем больше служат они к совершенству его мастерства. Трудно представить себе ограничения более строгие, чем те, которые ставил перед художниками ислам: живописцам, к примеру, ислам запрещал изображение живых существ, и весь художник со всем своим талантом уходил в орнамент. И действительно, в орнаменте иные добивались неслыханного мастерства. Но где ограничения, там надзиратели: подлинной живописи из орнамента все-таки не родилось, как не родилось из пения муэдзинов подлинного вокального искусства.
Отец Юсупа — я основываюсь на рассказе самого Юсупа — был большим артистом в душе. Как-то, незадолго до революции, в Шахризябсе главная мечеть объявила состязание муэдзинов. Собралось двенадцать соперников, каждому был выделен полный день, пять напевов. И все двенадцать дней в часы азана, то есть призыва к молитве, площадь перед мечетью была переполнена шахризябцами, ценителями пения. Самые искушенные ценители начинали слушать вблизи минарета, затем уходили все дальше и дальше и под конец слушали с городских окраин, куда напев едва доносился.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: