Владимир Санин - Старые друзья

— А Черниченко, Стреляного, Шмелева читал? — поинтересовался Мишка. — Всю Европу хлебом-маслом кормили, а теперь себя не можем.

— Американцы о бизнесе, французы о любви, англичане о теннисе, а русские о политике, — вздохнула Птичка. — Может, сменим пластинку?

— Таких, как Мишка, мы в коммунизм не возьмем, — промычал Костя, жуя пирог. — Ему бы только нажираться по потребностям.

— А меня возьмешь? — спросил Серега.

— С твоей аморалкой? — возмутилась Наташа. — До сих пор «Шипром» пахнешь.

— Осмелела ихняя сестра, — скорбно сказал Серега. — Вот возьму за воздухопровод, подержу минуту– другую…

— Это за горло? — ужаснулась Елизавета Львовна.

— Еще кто кого возьмет, — успокоила ее Наташа.

— А моя судорога в Испании, — радостно припомнил Вася. — Тот случай, когда по одной путевке отдыхает целый коллектив.

— Вася… — с упреком сказала Елизавета Львовна, — У вас чудесная жена, умная, красивая…

Я не выдержал, заржал, взвизгнул и Костя.

— Елизавета Львовна, вы уж на нас, грешных, не обижайтесь, — виновато сказал я, — но в рай Васе не попасть ни по какому блату. А я к месту могу припомнить эпизод из Плутарха, привожу по памяти. Одного римлянина, который развелся с женой, друзья упрекали: «Разве она не хороша собой и у нее не красивый стан?» — и тому подобное. Римлянин их выслушал, показал на свой башмак и изрек: «Разве этот башмак некрасив? Разве он плохо сшит? Но никто из вас не имеет ни малейшего представления о том, как ужасно он жмет мне ногу».

— От души надеюсь, что Вася относится к Гале по-иному, — сухо сказала Елизавета Львовна. — Хотя это жуткое словечко «моя судорога»…

— Разумеется, разумеется, — поспешил Вася, — все в полном порядке, Елизавета Львовна, обязуюсь поработать над лексиконом.

— Народ интересуется насчет поддачи, — пошептавшись с Серегой, вкрадчиво сказал Володька. — Раз уже суждено нарушать постановление, то лучше всего под пироги.

— Душой с народом, но до вечера воздержусь, — Вася развел руками. — Могут вызвать на ковер.

— Присоединяюсь к предыдущему оратору, — с сожалением сказал Костя и взвизгнул. — Вчера в парке

Дружбы, в полночь… Дамы могут заткнуть уши! Влюбленная парочка за неимением жилплощади пристроилась в кустах, и в самый, можно сказать, деликатный момент девчонка дико заорала. Как выяснилось при составлении протокола, какой-то мерзавец подкрался по-пластунски и содрал с ее ног импортные босоножки. — Костя снова взвизгнул. — Не поймали, только статистику протоколом испортили.

— Кошмарные нравы, — Елизавета Львовна поежилась. — А вы, Костя, еще веселитесь.

— Это он сейчас, — вступился я за друга. — А тогда, поверьте, Елизавета Львовна, у Кости слезы градом, он, как и все работники органов, человек сентиментальный и жалостливый.

— Именно градом! — подхватил Костя, взвизгивая. — До сих пор не могу успокоиться.

— Гриша, помнишь, как ты подарил мне туфли-лодочки? — ударилась в лирику Птичка. — На двадцатилетие, первые в жизни…

— А чей, между прочим, день рождения? — не унимался Володька. — Может, Васин или Костин? Пусть основной вопрос философии, пить или не пить, решает именинник.

— Волюнтаризм, — определил я, — решает, как сказано в документах, народ. А что такое испокон веков у нас в России народ? Это наивысшие по номенклатуре товарищи, в данном случае замминистра тов. Трофимов. А раз он демократическим путем решил, что вечером, значит, быть по сему.

— Демагог ты, Квазиморда, и подхалим, — упрекнул Серега.

— Типичный подхалим, — подхватил Володька. — Причем отпетый.

— От подхалима слышу! — огрызнулся я. — Кто товарищу лично Брежневу в любви объяснялся? Ты, Бармалеюшка, ты.

— Военная хитрость, — разъяснил Володька. — Я, в отличие от вас всех, перестроился еще в период брежневщины, сусловщины и кирилленковщины. В то время, как вы показывали фиги в кармане, я тщательно изучил слабые стороны монумента, возвестил на всю страну, что преданно и бескорыстно его обожаю — и в результате наголову разбил Госплан, Госснаб и родное министерство.

По требованию публики Володька рассказал эту поучительную историю. Став директором, он решил осуществить свою давнюю мечту — реконструировать завод. Но для этого необходимо было новое оборудование, которое три упомянутые организации смутно пообещали поставить к двухтысячному году. Прикинув, что к этой юбилейной дате и он сам, и завод морально и физически превратятся в труху, Володька с помощью своей мозговой шпаны придумал довольно-таки наглый и неслыханный по своей хитроумности план. В то время было модно и идеологически выдержано рапортовать о достигнутых под мудрым руководством неслыханных успехах, и Володька от имени трудового коллектива послал дорогому и глубочайшим образом уважаемому письмо, каковым дал заверение удвоить выпуск продукции на имеющихся производственных площадях путем установки нового оборудования. По обычаю того времени, письмо было опубликовано в центральной печати вместе с ответом лично товарища Брежнева, который благодарил коллектив за ценную инициативу и выражал уверенность, что установка нового оборудования приведет к намеченной цели.

Остальное было делом техники. Этот бесценный ответ Володька распечатал, как листовку, в сотне экземпляров, каковые злодейски разбросал по кабинетам Госплана, Госснаба и родного министерства. Тамошние бюрократы взвыли, грозились оторвать Кузьмичеву голову и оставшуюся руку, но Володька, будто оглохнув, вместо объяснений спокойно, по-партийному зачитывал бюрократам мудрый ответ, и тем ничего не оставалось делать, как приказать директору Ново-Краматорского завода вне всякой очереди изготовить для бандита Кузьмичева новое оборудование, что и требовалось доказать.

— А вы говорите — застой! — весело закончил Володька свой рассказ. — Кстати, мой коллега в Ново-Краматорске выдал такую сентенцию: «В Америке, в штате Пенсильвания имеется примерно такой же завод, как мой. И я подумал: что нужно сделать, чтобы разорить оба завода? Да поменять нас, директоров, местами! Я, как у нас принято, буду отбрыкиваться от заказов, а американец, как у них принято, загребать их своими лапами. И оба завода быстро пойдут ко дну!»

— Похоже, — Вася кивнул. — Однако бандюга ты первостатейный, ты ведь прекрасно понимал, что тебе досталось оборудование, которое должен был получить кто-то другой.

— Вот именно! — Володька приложил руку к сердцу. — Прямо-таки душа за него болела.

— А совесть? — негодующе спросила Птичка.

— Мучила, да еще как! — признался Володька. — Целых полчаса, именно такой отрезок времени меня крыл по междугородному телефону директор ограбленного предприятия. Что поделаешь, человек человеку волк, товарищ и брат.