Александр Бахвалов - Нежность к ревущему зверю

Когда почти все разошлись, Лютров подошел к Чернораю.

— Голова кругом, а?

— Не говори, Леша. Уж скорей бы вылет! Чувствуешь себя как в лифте, который никак не остановится…

Лютров направился в комнату отдыха летчиков, чувствуя, что соскучился по лицам ребят за время командировки и работы в КБ, по стуку бильярдных шаров, по вечным перепалкам круглолицего Козлевича с Костей Караушем, по мальчишескому смеху Витюльки Извольского. И даже хмурый Борис Долотов являл собою какую-то часть привычной картины жизни летной службы базы, без него тоже чего-то не хватало.

Комната отдыха — залитое светом помещение с огромными, во всю стену, окнами, формой напоминало половину шестиугольника, средняя грань которого выходила на летное поле. В центре стоял бильярд, слева от входа два шахматных столика, затем круглый, прочно сработанный стол для домино. Стулья, диваны, столики с отечественными и зарубежными журналами на них стояли у боковых стен. На низких подоконниках пестрели выпуски экспресс-информации, справочники, каждый вечер убираемые Глафирой Пантелеевной в стеклянный шкаф. Иногда в компанию деловых изданий попадал завезенный из заграничной поездки рекламный журнал с не очень одетыми красотками, восседающими за рулем спортивных автомобилей, катеров, яхт; рекламные проспекты авиационных выставок, все с теми же стереотипными улыбками безымянных девиц, как если бы присутствие их загорелых телес превратилось в некую форму благословения прогрессу.

Единственный портрет, висевший рядом с большой, в половину задней стены картой страны, изображал Николая Сергеевича Соколова.

Портрет был скверным. В генеральской форме с регалиями Старик выглядел нарочито благолепно, каким он никогда не бывал в жизни, как никогда в жизни не был военным, в чем нетрудно было удостовериться по старомодным овальным очкам, они-то были всегдашними, сросшимися с гражданским обликом Главного.

Как правило, в комнате было тихо, как в холле санатория, но при нелетной погоде, в дни собраний, иногда по утрам, когда в пей оказывалось много народу, становилось шумно, стучали костяшки домино, травил «правдивые истории» Костя Карауш, обменивались новостями вернувшиеся из командировки, обсуждались летные происшествия. Но прояснялось небо, в диспетчерской трезвонили телефонами ведущие инженеры, и комната отдыха с разбросанными на подоконниках брошюрами пустела.

И на этот раз в кресле у залитого солнцем окна сидел, откинув голову на спинку, Гай-Самари. Он, видимо, только что вылез из своего «малыша», у висков еще не рассосались красные пятна от зажимов защитного шлема.

— Привет, боярин! Один?

— А-а, Лешенька! Дорогой мой!

Придержав в своей руке руку Лютрова, он качнул головой в сторону самолетной стоянки, где черно-оранжевый тягач подталкивал к отбойному щиту истребитель-бесхвостку.

— Я с утра на «малыше». Никак не мог быть на совещании.

— Видел.

— Ну и как глядится?

Зная пристрастие Гая к истребителям, Лютров пошутил:

— Разве это ероплан? Крыла чуть-чуть, горючего два ведра, а хвоста и совсем нет.

— Так зато научная вещь, начисто лишена чувства юмора.

— Пробовал шутить?

— Искушался.

— Извольского выпустил на нем?

— Давно. Уже готовится к полетам на штопор? Ты знаешь, у него идет на «малыше»: каждый полет, как наглядное пособие, — чисто, грамотно.

— К осени освободится?

— Витюлька?

— Да.

— Непременно. Программа на двенадцать полетов.

Разговору мешал нарастающий, секущий звук турбовинтовых двигателей «С-440».

— «Корифей» намыливается? — спросил Лютров.

— Он.

— Надолго?

— Нет, здесь в зоне.

— Тебе твой ведущий ничего не говорил о приезде Старика?

— Нет. По какому случаю?

— Я потому и спросил, надолго ли полет у Боровского. Помнишь, на совещании у Данилова «корифей» разыграл негодование, раздухарился из-за чепуховой неточности в составлении программы испытаний этого своего корабля, связал ошибку с катастрофой «семерки» и выдал все вместе за принципы постановки испытательной работы на базе?

— Ну! Я еще подумал, что примерно так фабрикуются теоретические предпосылки для правительственных переворотов в банановых республиках… И кажется, Данилов пожаловался Старику?

— После истории с Чернораем Данилов не посчитался со скверным настроением Боровского…

— И поехал к Старику?

— И поехал к Старику.

— Допек «корифей» Данилова, да и свидетелей много было. Так что Старик?

— Его ждут сегодня на базе. Решил поговорить разом со всеми.

— Читай: с Боровским, — Гай жестом отстранил всякие предположения о каких-то иных целях Главного. — Главный отвинтит ему уши.

— Ну, если уж Володя Руканов озабочен, суди сам. С него-то какой спрос?..

— Никакого. Но милый Володя себе на уме. Уж он-то настроится на нужную волну. В его тактических методах продвижения по службе должное место занимает умение блюсти реноме вышестоящих товарищей. Усек?.. Не собственный престиж, а «ихний», и он делает это с рвением и тактом хорошего дворецкого. Это не дешевый подхалимаж, а стратегия. Володя никогда не скажет болвану, что он болван, не встанет и не уйдет из зала, когда на трибуне битый час «докладает» тот же Юзефович, как это третьеводни проделал Долотов, а вслед за ним начальник бригады прочности Буним Лейбович. Руканов не прост, Лешенька! Он врос в дело, как хорошо подогнанная пружина.

Если ты услышишь от него нечто определенное, можешь быть спокоен, тебе выдали результаты трижды проверенного… Он пришел в авиацию не ваньку валять, он знает дело, он понял, что Старик любит работников. Кто из ведущих может похвастаться тремя вызовами в КБ для сугубо конфиденциальных бесед? Кстати, Володя ни словом не обмолвился не только о вызовах к Главному, но и о предмете разговора. Казалось бы, слухи о внимании Старика ему же на пользу? Ан нет, он тоньше, ему не нужно дешевой популярности. Достаточно того, что о нем прослышал Главный со товарищи. К тому же он знает, как трудно обрести безусловное доверие Деда и как легко его потерять. Но что ни говори, для руководителя базы, для первого зама Старика и даже для министра Володя — наиболее предпочтительный вариант. Я не из тех, кто с чистой совестью бросит в человека камень только за то, что он хочет сделать карьеру…

Слушая Гая, Лютров мысленно сравнивал его наблюдения со своими.

Уравновешенная порядочность Володи Руканова, тихая склонность оставаться в стороне от всего, что не безусловно или может дурно повлиять на его репутацию толкового инженера, настораживали. Что похвального в том, что Володя никогда не воевал с начальством, да и вообще никак не высказывал своего отношения к драке, предпочитая в лучшем случае «при том присутствовать»? Настоящее дело не оставляет времени для «делания карьеры».