Нина Буденная - Старые истории

Тут товарищ Михайлов прямо-таки зашелся смехом, да и я не удержался.

— Чего же здесь смешного? — удивился Кузнецов.

— Дело в том, — пояснил я, — что из полка прислать два эскадрона легче простого: в нем их шесть. Но чтобы из эскадрона два полка…

И мы с Михайловым снова покатились со смеху.

— Да мне нужно-то всего человек двадцать, — смущенно улыбнулся Кузнецов.

…В гражданскую мне довольно часто приходилось слышать имя Фрунзе. Но оно мне ничего не говорило, не знал я такого человека.

Наступили решительные дни: предстояло разгромить войска барона Врангеля, освободить Крым и тем самым завершить гражданскую войну здесь, у нас, в европейской части России. Конную армию придали Южному фронту. Как положено, мы с Климентом Ефремовичем пошли представляться командующему Южным фронтом Михаилу Васильевичу Фрунзе.

— Интересно, что он за человек, — говорю я по дороге Ворошилову. — Мы с тобой, слава богу, столько командующих перевидали…

— Да нам с тобой, Семен Михайлович, этим только гордиться можно. Ведь Конармию в самые трудные места посылали, потому и пришлось нам на многих фронтах побывать. Фрунзе мне не довелось встречать, но слыхать слыхал много хорошего, — говорит Климент Ефремович.

— Он кадровый?

— Нет, где там, вроде меня. Но всю гражданскую провоевал, опыт есть и, насколько знаю, еще до революции создавал боевые дружины.

— Ну, если вроде тебя — подходит, — говорю.

Они судьбой своей похожи были — Фрунзе, Ворошилов, Куйбышев… В регулярной армии ни одного дня не служили, военной подготовки не было никакой. Не знали, как говорится, ни «за офицера», ни «за солдата». По-нашему, значит, были «рядовые необученные».

Но голова-то хорошая! Революция позвала — они принялись за военное дело: революции это было нужно, и они встали на ее защиту. Однако без знаний много не навоюешь. Михаил Васильевич перечитал горы специальной военной литературы, знал труды выдающихся полководцев, работы Энгельса. Такие люди ко всему подходили наисерьезнейшим образом.

Знаете, как это случается: есть у человека какая-то профессия, и вроде неплохо он с ней справляется. А потом случайно выясняется, что талант-то его совершенно в другом.

Читал я рассказ у Марка Твена, там один господин на тот свет попадает. Знакомится с загробной жизнью и со всеми достопримечательностями. Просит показать ему самого великого полководца всех времен и народов, надеется увидеть Александра Македонского или Наполеона, а ему демонстрируют невесть кого. Оказывается, по таланту своему он и есть величайший полководец, но ни сам он, ни кто другой об этом не знали, а потому был он на земле сапожником.

Когда Климент Ефремович был назначен в 1-ю Конную, нам с ним поначалу и поспорить приходилось. Например, предстоит крупный бой. Я зову его поехать к месту действия, а он мне резонно заявляет:

— Семен Михайлович, мы не партизаны. Командующему надо руководить боем, а не лезть в пекло наравне с рядовым бойцом.

Но он быстро понял, что при мобильности кавалерии, при быстротечности кавалерийского боя и быстроте передвижения конных частей, которые устремляются в погоню за удирающим врагом, мы, сидя в штабе, рискуем оказаться командующими без армии. Шашкой он так и не научился владеть, но, когда было нужно, скакал рядом со мной с пистолетом в руке. Поэтому я и сказал, когда мы пошли представляться командующему Южным фронтом:

— Если Фрунзе вроде тебя — подходит!

Приехали мы в штаб фронта, адъютант доложил о нас, мы заходим. И вдруг вижу, навстречу нам идет…

— Товарищ Михайлов! — кричу я и бросаюсь пожимать руку.

— Товарищ Арсений! — слышу около себя возглас Ворошилова.

— А я Фрунзе, — смеется Михаил Васильевич.

Так и произошла наша встреча. Климент Ефремович, оказывается, знал его по ссылке под второй партийной Кличкой — Арсений.

Жизнь сделала нас друзьями. После смерти Фрунзе Климент Ефремович его детей вырастил. Это ли не доказательство истинного товарищества и благородства души?

Михаил Васильевич рассказывал мне, что был он из семьи фельдшера, с юности в большевистской организации, на Западный фронт приехал по указанию партии. Под фамилией Михайлов работал официально во Всероссийском земском союзе, который занимался снабжением и медицинским обслуживанием армии и беженцев. Мы, солдаты, называли их земельными гусарами за красивую военно-бутафорскую форму. Где-то в это время мы с Михаилом Васильевичем и познакомились.

Потом пришлось побывать ему на различных участках гражданской войны. И вот осенью 1920 года судьба снова свела нас на врангелевском фронте.

Конец этой операции известен: мы сбросили в Черное море врангелевские полчища, юг был освобожден. В Симферополе 1-я Конная армия забрала в плен около семи тысяч белогвардейских офицеров. Пленных построили на площади.

Я командовал этим своеобразным парадом, ознаменовавшим собой полную победу Красной Армии. Принимал парад Михаил Васильевич Фрунзе. Парадом командовал я на белоснежном арабе по кличке Цилиндр. Цилиндр был не простой лошадью. Его подарил мне в Севастополе ревком партии, всю войну находившийся в подполье. Цилиндр был среди двенадцати лошадей конюшни Врангеля, которую удирающий барон бросил в Крыму. Именно на этой лошади под звон колоколов собирался он въехать в поверженную Москву. Знаете, эта извечная мечта завоевателя: победитель на белом коне.

Цилиндр, высококровный араб, между прочим, Врангелю не принадлежал. Он его просто «прихватил» на Стрелецком государственном конном заводе (около станции Лихая в Донской области). Еще до революции Цилиндра демонстрировали на всемирной выставке, и он занял второе место. Англичане приценивались к этому заводу, собирались купить его у России целиком. Так что Врангель знал, кого и откуда взять.

Мы потом наши конные заводы восстанавливали по крохам. В гражданскую, если видели где (или отбирали у белых) высокопородных лошадей — сами на них не ездили, отправляли в тыл. Уже тогда понимали, что нужно обзаводиться своим хозяйством.

Как-то встретился нам под Полтавой ассенизационный обоз. Лошаденки так себе, еле тащатся. Смотрю я на них и вижу: один конь хоть и грязный, и в теле плохом, но породистый. Соскочил с лошади, подошел к хозяину.

— Что за лошадь? Как она к вам попала? — понимаю, что никак она ему принадлежать не может.

— Да белые дали, — отвечает. — Замен моей. У нее тавро — царская корона. Опасались, видно, что с таким знаком лошадь у них отберут.

Приподнял он сбитую, спутанную белую гриву, а под ней действительно выжжены короны. Я говорю:

— Давайте и мы поменяемся.

Дали мы ему «замен» двух лошадей. Обозник несказанно обрадовался. Видно, эти короны здорово ему спать не давали: чем черт не шутит, вернется старая власть — отберет ни за понюх табаку.