Борис Васильев - А зори здесь тихие… В списках не значился. Встречный бой. Офицеры

Люба, закрыв глаза, бубнила в голос прочитанное, но где-то запнулась и посмотрела в конспект.

— Эй, не подглядывать, — тихо сказал Алексей.

Люба оглянулась на голос, всмотрелась, вскочила.

— Алеша! — бросилась на шею, закричала вдруг, точно не веря собственным глазам. — Ты вернулся?!. Вернулся?!.

— Вернулся, — шептал Алексей, целуя ее. — Вернулся, Любаша, вернулся. А где Егор?.. — он вдруг отстранился, громко и весело закричав: — Егор!.. Сын, спишь, что ли?

— Не надо кричать, дом разбудишь, — Люба грустно улыбнулась сквозь слезы. — Одни мы с тобой, Алеша. Как в Туркестане. И ни Ивана нет, ни комэска…

— Я устала ждать, Алексей. Устала.

Было раннее утро. Люба в халатике откинула занавески окна, открыла форточку.

Алексей еще лежал под одеялом, курил и хмуро слушал жену.

— Я всю жизнь только и делала, что ждала, — продолжала Люба. — Ждала, когда ты воевал с басмачами, ждала, когда гонялся за бандой Павлюка в павлоградских степях. Ждала, когда учился, когда уезжал в командировки, когда валялся в госпиталях. Я все время ждала — и дождалась. Вечером ты приезжаешь, а утром объявляешь: собирайся. Куда собираться, Алексей? Мне надоела мебель с инвентарными номерами, я жить хочу. Нормально жить, просто — жить, как все люди. Наш сын бросил школу, недоучившись, и я не могла его удержать. Его могла удержать только Маша, но девочку загнали в нору, я тебе рассказывала всю ночь о наших ЧП. И я — тоже человек. Я обязана закончить институт, в конце концов. Назло закончить, если угодно. Я в Москву хочу, я там родилась. И я никуда не поеду, Алексей. Никуда, понимаешь?

Алексей рывком поднялся с кровати. Повернувшись спиной к жене, снял пижамную куртку, взял полотенце.

— Я должна, я обязана доказать им…

Люба взглянула на мужа и замолчала, увидев ниже лопатки свежее пулевое ранение. И тихо спросила:

— Когда едем, Алеша?

— Послезавтра, Любаша. Собирайся, — Алексей пошел к дверям, остановился, вдруг усмехнувшись:

— Докажешь в другом месте. В Москве, говорят, аж два медицинских института.

— В Москве?! — ахнула Люба.

Алексей молча улыбнулся и вышел из спальни.

Была ранняя весна, и по улице областного города строем шла рота курсантов танкового училища.

Они громко пели песню, и Егор, шагавший правофланговым во второй шеренге, восторженно пел вместе со всеми.

Высоко в небе, нестерпимо солнечном и нестерпимо синем, плыл самолет. Под ним над самой землей громоздились суровые черные тучи.

В самолете было несколько военных пассажиров весьма высокого ранга: комкоры и комдивы, среди которых — Иван Варавва. Все, как один, с орденами на ладных гимнастерках, и все — веселые. Может быть, оттого, что гуляла по рукам бутылка доброго коньяка, может быть, просто потому, что возвращались они из долгой, нудной командировки домой, в семью, в привычную жизнь к привычным делам.

— Негостеприимно Москва встречает, Ваня, — заметил пожилой, увешанный орденами комкор, передавая комдиву Варавве бутылку коньяка. — Глянь, какие тучи внизу.

— Майская гроза, — Иван сделал глоток и передал бутылку соседу. — Прямо по Тютчеву.

— Люблю грозу в начале мая, когда весенний первый гром… — продекламировал кто-то из пассажиров. Но замолчал, так как из кабины выглянул штурман:

— Москва не принимает, товарищи. Идем на запасной аэродром.

— Долгая будет посадка, — вздохнул комкор.

Самолет резко накренился, входя в разворот.

Самолет бежал по летному полю маленького аэродрома. Тучи висели над самой землей, но еще не пролились дождем. Было просто темно и душно.

Самолет остановился, и к нему сразу же подъехали черные «эмки». По одной на каждого пассажира.

— Знатно нас сегодня встречают, — с удовольствием отметил комкор. — Каждому — персональный экипаж.

Заглохли моторы.

— Эй, летуны, открывайте дверь! — крикнул кто-то из пассажиров.

После некоторого ожидания дверь открылась, и в салон ловко прошмыгнули четверо. В черных кожаных пальто, с пистолетами в руках.

— Всем сидеть! Сдать оружие! Выходить по одному! — чересчур громко выкрикнул старший.

У трапа выходивших пассажиров ожидали такие же зловещие фигуры в черном. Двое хватали очередного спускавшегося на землю военного, умело обшаривали, отбирали вещи и документы и усаживали на задние сиденья подъезжавших одна за другой черных «эмок». Быстро, ловко и молчаливо.

— Персональная машина, — горько усмехнулся Иван.

— Не разговаривать!..

Варавву тоже запихнули в машину. Сопровождающий оттиснул его на середину, справа уже сидел кто-то, и Варавва оказался зажатым с двух сторон.

Одна за другой отъезжали черные машины от самолета и по глухому шоссе мчались в Москву.

А дождя все не было. Стояла предгрозовая маята.

Солнце клонилось к закату. Истомленная непривычной для конца мая жарой, Москва заканчивала трудовой день. Звенели трамваи, гудели клаксоны троллейбусов и автобусов, которых в то время было значительно меньше, чем трамваев. И все средства транспорта в этот час были увешаны людьми.

В трамвае маршрута №6 стоял полковник Трофимов. Он был в ловко пригнанной форме, перетянутой портупеей, с наганом на одном боку и командирской сумкой на другом. На гимнастерке алел орден Красной Звезды.

— Товарищ командир, на следующей не выходите? — уважительно спросили сзади.

— Нет, пожалуйста.

Алексей потеснился, пропуская пассажира, и оказался прижатым к скамье, на которой сидели двое мужчин.

— Ты скажи, скажи мне, Федор, какого рожна им не хватало? — шепотом, достаточно громким, чтобы его мог слышать Алексей, говорил один из них. — И почет тебе, понимаешь, и слава, и пайки хорошие, и квартиры. Герои Гражданской войны…

— Тю, герои! Скажешь тоже. Сами себе они орденов понавешали, там организация целая, слыхал радио? Своих и продвигали. Вот Чапаев — это герой, никто его не продвигал.

— Погоди, Федор, погоди. А выгода им какая?

— Они своего не упустили, не боись. Думаешь, дешево нас империализму продали? Задарма? Тоже мне, нашел дураков. Да они восстание готовили, карты отдали, как пройти к нам… Остановка наша! Товарищ полковник, тут сходите?

Трофимов молча посторонился. Приятели проталкивались к выходу.

— Садитесь, гражданочки, — сказал Алексей и потеснился, пропуская на освободившиеся места двух пожилых женщин.

— А у них, поди, и дети есть? — вздохнула одна, усаживаясь.

— Конечно есть, а как же? Они — богатые, родиной торговали.

Конечное кольцо шестого маршрута Покровское-Стрешнево. Трофимов вышел вместе с последними пассажирами. Огляделся.