Илья Лавров - Листопад в декабре. Рассказы и миниатюры

— По губам.

— Каким же образом?

— Да ведь губы-то для каждой буквы складываются по-разному? Правда? Она изучила это и читает по ним. Это целая наука. Их обучают в специальных школах. Тамара получила среднее образование, профессию. Портнихой работает у нас в костюмерном цехе. И, надо сказать, хорошая портниха.

Тамара взглянула подозрительно и нахмурилась, — поняла, что говорят о ней…

Калабухов привел художника в большой фруктовый сад, где стояли два старых дома. В одном доме жила Тамара с отцом и матерью, в другом — Калабухов.

В его комнате — скрипучая кровать, накрытая одеялом из шинельного сукна, два стула и стол, застеленный афишей. Над ним лампочка, обернутая куском подгоревшей газеты. На столе замасленная коробка грима, баночка вазелина и оторванный рукав от старой сорочки — разгримировываться.

Несмотря на холостяцкую бедность, комната показалась Звездоглядову уютной. Два открытых окна выходили в сад, в комнате было много солнца и цветов. Цветы стояли в стеклянных банках с наклейками: «Фасоль в томате», «Кабачковая икра», «Варенье».

— Послушай, а я тебя не стесню? — заботливо спрашивал Звездоглядов, раскрывая кожаный чемодан.

— Чепуха, — весело кричал Калабухов, втаскивая деревянный диванчик, — ты ляжешь на кровати, а я на этом сооружении. И не спорь, пожалуйста!

Вечером выпили бутылочку вермута, и художник стал показывать уже сделанные эскизы к оформлению спектакля «Любовь Яровая». Калабухов хвалил, и Звездоглядову было приятно слушать его.

Началась шумная гроза. Вспыхивали молнии, стекла дребезжали от грома, плескался дождь, и шумел ветер. Он мотал тяжелые ветви яблонь. Звездоглядов и Калабухов слушали, как они стукали яблоками в стены. Яблоки ударяли в железную крышу, скатывались в лужи под окнами или застревали в желобах, и вода бурлила через них. Одно залетело в водосточную трубу и загремело сверху вниз, булькнуло в бочку.

Звездоглядов снял пиджак, повесил на спинку стула. Он ходил по комнате и ел большую маслянисто-мягкую грушу. На ней от пальцев оставались вмятины. Художник вслух вспоминал, как они жили в Фергане лет десять назад и Калабухов покупал вместо носков женские чулки, а когда они протирались на пятках, подворачивал их. Вспоминал, как они влюблялись, спорили об искусстве, шумели на собраниях и жадно работали.

— Богатство наше было в душе у нас, — Звездоглядов потер руки, счастливо засмеялся и подошел к окну. — Гроза! Разве забудешь ее? И темный сад, и молнии над ним? И наши воспоминания, и тебя, и твою келью, и этот абажур из газеты?

Звездоглядов снова тихо засмеялся, чувствуя себя молодым, и с удовольствием поглядел на себя в зеркало над кроватью.

Калабухов смотрел на Звездоглядова ласково и рядом с ним сам себе представлялся некрасивым, неинтересным. Он прилег на диван, положил руки под затылок и с грустью уставился в потолок. Но тут же лицо его посветлело, он вскочил, — прибежала Тамара, укутанная в отцовский плащ. И хотя она набросила плащ на голову, он все же доставал до земли. Взглянув на Звездоглядова с любопытством, она сразу же застеснялась, нахмурилась и так понравилась художнику, что он счастливо улыбнулся.

— Папа зов-вет, — проговорила Тамара, смущаясь еще сильнее.

— Иду, — кивнул Звездоглядов.

Он надел пиджак, набросил на плечи короткое пальто Калабухова с одной только болтающейся на нитке пуговицей.

Они вышли. Художник взглянул на Тамару. Вот сейчас грохочет небо, сад шумит, дождь плещется, а перед ней, как на экране в немом кино, разворачивается странная, безмолвная гроза. Только беззвучно вздрагивает земля, вспыхивает небо, бесшумно бушуют деревья. Что понимает Тамара? И что ей недоступно?

Она растерянно остановилась около потока. Звездоглядов подал руку, Тамара прыгнула. В спину ему шлепнулось яблоко. Не отпуская руки девушки, он пошел дальше. Когда они вошли в дом, Тамара посмотрела на него удивленно и покраснела.

Навстречу вышел высокий, сутулый мужчина — режиссер Солонин. Он протянул белую руку, очень худую, беспокойную. Скуластое лицо освещали печальные серые глаза. Он страдал одышкой, вид имел болезненный.

Солонин усадил художника за большой круглый стол, накрытый белой скатертью. В голубом кувшине стоял букет чайных роз, обрызганных водой. Одна роза упала на скатерть, где лежало красное яблоко с ржавой ямкой от укуса.

Звездоглядов разложил эскизы.

Когда они обо всем договорились, жена Солонина, пожилая, но очень похожая на Тамару, принесла чай. Она ушла. Звездоглядов не удержался и стал расспрашивать о Тамаре. Солонин сразу нахмурился. Помолчав, он нехотя заговорил глуховатым баском:

— Девочке было два года, когда она оглохла. Мы с женой уехали на три месяца в гастроли. Она осталась с няней и заболела скарлатиной. Нам не сообщили. Без нас, конечно, за ней недоглядели, болезнь дала осложнение на уши. И вот все это и случилось. Она забыла те два-три десятка слов, которые знала, забыла, что существуют звуки.

Солонин говорил сухо, отрывисто. Он принужденно откашлялся и, сдвинув брови, смотрел в сторону. Худые, длинные пальцы чуть заметно дрожали. Пахли надкушенное яблоко, вянущие розы. Солонин продолжал еще более сурово:

— Когда подходил ко мне ребенок и не говорил, а… мычал… душа холодела, — он резко повернулся и хотел еще что-то сказать, но сдержался.

Оттолкнул стакан, ушел к окну, распахнул его. Мокрая ветвь шлепнулась на подоконник и прилипла. Листья склеились. Дождь утих. В саду летучие мыши стремительно и мягко чертили зигзаги. Сильно пахли, невидимые художнику, белые звезды табака, забрызганные грязью. Солонин вернулся к столу, сел в хрустящее плетеное кресло. Он снова замкнулся, лицо потемнело, как будто на него пала тень. Худые руки щипали розу.

— Я отдал Тамару в школу… для глухонемых… в Москве… Все, что я смог сделать…

Пальцы вырвали щепотку лепестков.

Голова Тамары появилась в окне. Девушка смеялась и ела абрикос, лохматый, точно обтянутый оранжевой замшей. Звездоглядов кивнул, она шаловливо улыбнулась и скрылась.

— Интересно все-таки, как она понимает говорящих? — допытывался Звездоглядов.

Солонин пристально глянул на него и медленно отвернулся. Сухо бросил:

— Читает по губам, жестам, мимике… Интуиция, чутье…

— Это непостижимо! Но как же все-таки… Не понимаю!

Солонин вновь недовольно глянул на лицо художника, полное любопытства, точно Звездоглядов слушал занимательный рассказ о приключениях.

— Извините, мне пора в театр, — неожиданно сказал Солонин, глядя в окно.

Тамара встретилась на пороге. Когда Звездоглядов улыбнулся и пожал ей руку, она вдруг тоже улыбнулась и спросила:

— Топрый?

И сама ответила: