Илья Лавров - Листопад в декабре. Рассказы и миниатюры

Дашенька кружила по лесу, голос ее все время звучал из разных мест, и Вьюкову порой казалось, что в лесу бегает несколько звонких девчонок…

Отдыхали на маленькой поляне среди высоких сосен, сидели как на дне зеленого колодца. Дашенька всегда ела плохо, а тут уплетала за обе щеки.

Скоро она почувствовала таинственность глухого леса и притихла, пытливо смотрела вокруг, прислушиваясь к чему-то. Лицо ее стало испуганным, изумленным.

— Кто это? — прошептала она, показывая на ветвистую сосну.

Вьюков пригляделся. По толстому суку взад и вперед катался пушистый хвостатый комочек.

— Белка, — прошептал он, тоже увлекаясь.

Дашенька замерла, вся устремилась к зверьку. Рыжая белка то становилась на дыбки и цокала, угрожающе махая передними лапками, то Приседала, ворча и забавно морща носик. И вдруг начала колотить передними лапками по ветке: дескать, не подходи, съем!

Дашенька громко засмеялась, и белка прянула в воздух; перелетела на другую сосну, исчезла. В воздухе закружились чешуйки сосновой коры.

У Дашеньки уголки губ поползли вниз, глаза наполнились слезами.

— Убежала! — крикнула она.

Вьюков любил смотреть, как на ее лице мгновенно менялось выражение, любил ее порывистость. Глядя на дочь, он вспомнил и свои, теперь уже притухшие, порывы свежих чувств. Он тихонечко засмеялся, взял ее на руки.

— Не расстраивайся, — сказал он, — белка любит волю. А людей она боится. Они страшные… для нее. Ты сама, как белка, бегаешь по лесу!

Дашенька улыбнулась сквозь слезы, схватила его за нос, но тут же вывернулась из его рук и побежала на цыпочках от сосны к сосне, глядя на вершины.

Вьюков поднялся с травы, потянулся, разведя руки, и шумно втянул в себя смолистый воздух. Он подумал, что пронзительная, сверлящая точка в его сердце — это лишь именно точка среди огромного мира цветов, ягод, птиц и недвижных сосен…

Закат, опалив сизые тучи, сделал края у них винно-красными.

Дашенька побежала к воде, замерла, глядя на могучую Обь, на дальний берег с зубчатым забором леса, а потом оглянулась на отца, безмолвно призывая оценить все это. Он покивал ей: вижу-вижу, понимаю, и мне река нравится.

Присев, Дашенька вытащила из воды пригоршню разноцветных камешков. В воде они были красивыми, яркими, а на воздухе, обсыхая, мертвели, гасли. Видно, без воды им не жить, как и рыбам.

Вьюков, положив на песок дорожное снаряжение, устало отер ладонью вспотевший лоб.

Серая ширь воды могуче катилась к Ледовитому океану. На воде кипели оранжевые пятна заката. Река убегала далеко-далеко, как вечно живая, журчащая дорога. На ее пустынном берегу в сумерках чернели две фигуры: маленькая и побольше. Они стояли, как стоят у дороги, ожидая попутной машины.

— Папа, мне холодно, — сказала Дашенька и обхватила его руками, прижалась щекой к боку. Голос ее прозвучал тоскливо. Огромность реки и приближение ночи подавляли ее. Среди этих просторов, лесов, опасностей и загадок у нее была только одна защита, один родной человек.

Вьюков понял ее.

— Замерзла? Прохладно… От реки прохладно, — проговорил он, садясь на песок и развязывая рюкзак.

Лет четырех Дашенька говорила не «рюкзачок», а «курзачок».

Вьюков вытащил вязаные синие брючки и такую же курточку с шапочкой. Дашенька натянула их на себя. Запустила руку в «курзачок», извлекла пакет с пряниками.

— Давай, давай, — добродушно пробормотал Вьюков.

От его голоса и улыбки приближающаяся ночь перестала быть страшной. Дашенька удивилась:

— И почему это всегда с тобой так хорошо?

Он засмеялся и нажал кнопку ее носа.

Где-то за тальниками была деревня. На берегу лежали опрокинутые лодки, другие колыхались на воде, прикрепленные цепями к вбитым кольям.

Стемнело. Прошли на пустой дебаркадер. На его степе висели красные пожарные топоры, огнетушители и красные ведра, которые не поставишь, — днища у них выпирали конусами. Ведер было много. Они тихонько погромыхивали в такт колыханию дебаркадера на волнах.

Пароход по расписанию должен был прийти через два часа. Вьюков сел на голубую решетчатую скамейку, Дашенька забралась к нему на колени, свернулась клубочком. Он обхватил ее руками.

— Хорошо как! — сонно сказала Дашенька. — Это мы с тобой путешествуем?

— Да, странники мы, — откликнулся он, и рука его ощутила, как бьется ее сердце.

На том берегу, из-за черного, зубчатого забора леса высунулся краешек луны. Пляшущий костер озарял там избушку, сидящих у костра рыбаков и полувытащенные на берег лодки. Костер плясал яростно, развевались его рыжие космы и рыжая рубаха.

Пронзительная точка в сердце стала расти, увеличиваться, а простор вокруг начал уменьшаться. Появилось лицо Люси, но Вьюков тут же отогнал его. Обычно он не чувствовал своего сердца, а сейчас будто взбежал на гору.

— Папа, расскажи что-нибудь! Я люблю, когда ты рассказываешь, — прошептала засыпающая Дашенька.

В темноте плескалась о борт дебаркадера бегущая вода, погромыхивали на стене ведра.

— Как ты думаешь, есть звуки в глубинах морей и океанов? — спросил Вьюков, убирая волосы со лба Дашеньки.

— Там вода, рыбы, а они молчат… — Губы у Дашеньки совсем ослабли, плохо двигались. Вьюков знал, что и пальцы ее сейчас уснули, она не сможет сжать их в кулачки.

— Вот и не угадала, — продолжал он. — Ученые придумали приборы. Эти приборы стали ловить в воде разные таинственные звуки. Оказывается, их издают рыбы. Они разговаривают.

Дашенька тихонько-тихонько засмеялась, слушая новую сказку.

— В глубинах нет тишины, там много звуков, сигналов. А в Южной Америке даже поющую рыбу нашли.

Ночью она высовывает морду из воды и издает печальный, протяжный звук. Поет.

— Поет, — прошептала Дашенька и улыбнулась, не открывая глаз.

— А недавно приборы поймали в океане звуки, еще неизвестные ученым. В глубинах раздавалось глухо: бум, бум, бум! Долго ученые ломали головы: что же это за звуки? И наконец поняли. Знаешь, что это было?

Губы Дашеньки шевельнулись, они беззвучно сказали «нет».

— Это стучало сердце кита. А оно весит несколько сот килограммов. В глубине океана звучали его удары.

Рука Дашеньки поползла по груди отца, остановилась. Рука тихонько вздрагивала. Вьюков опять услышал свое сердце…

Очнулась Дашенька от голосов, от света и топота. К дебаркадеру приставал «Храбрец», небольшой старенький пароход, весь усыпанный огнями.

Улыбалось похудевшее, бледное лицо папы. Он осторожно опустил ее на ноги, поправил на ней сползшую шапочку, а Дашенька валилась и тихонько, хрипло, со сна, смеялась — так ей почему-то стало радостно.

Держась за руку папы, она шла по зыбкому мостику. В страшной щели между дебаркадером и пароходом бурлила черная вода.