Виталий Закруткин - Сотворение мира

Назначенный недавно на должность офицера связи в штаб ударной армии, Андрей Ставров с трудом добрался до чердака, где был оборудован наблюдательный пункт для командующего артиллерией. Андрей доставил сюда нужные артиллеристам последние данные о начертании переднего края наших войск и остановился у окна, всматривался в дымную панораму Берлина, мысленно сверял хорошо изученный им план города с местностью, с неясными очертаниями берегов Шпрее и контурами скверов, пытаясь точнее угадать, где находится имперская канцелярия, под которой, по данным разведки, хоронятся сейчас Гитлер и его подручные.

— Ты, старший лейтенант, почему не поздравляешь нас с доброй новостью? — обратился к Андрею круглолицый, румяный командующий артиллерией.

Андрей ответил на вопрос вопросом:

— Сейчас, товарищ генерал, новостей слишком много и, как правило, они добрые. Вы что имеете в виду?

Генерал смешливо фыркнул:

— Вот так офицер связи! Ты, брат, что же? До сих пор не знаешь, что Гитлер загнулся? Мы тут об этом два часа назад узнали из вполне достоверных источников. Так что можешь доложить своим операторам, а если не поленишься, то и разведчикам, что мы сейчас начнем играть похоронный марш самоубиенному фюреру…

Обрадованный этой вестью, Андрей простился с артиллеристами и стал спускаться с чердака вниз. Мраморные лестницы развороченного, должно быть, авиабомбой дома были завалены обломками кирпича и бетона. В одной из комнат с отвалившейся фасадной стеной покачивались от близких разрывов составленные в угол и будто столпившиеся там портновские манекены. Всюду валялись разноцветные тряпки, бумажные выкройки, опрокинутые швейные машинки.

Выйдя на улицу, Андрей остановился. Путь ему преградили двое солдат в сбитых на затылок пилотках, с носилками в руках. На носилках лежала едва прикрытая окровавленной простыней светловолосая женщина.

— Откуда это вы? — спросил Андрей.

Солдаты остановились. Передний доложил:

— За углом немецкие фаустники дом запалили, а там в подвале роженицы лежат. Вот мы их и таскаем оттудова…

Солдаты пошли дальше. Следом за ними такими же парами и тоже с носилками двигались другие, стыдливо отводя взгляд от своей ноши. Возле некоторых женщин лежали на носилках завернутые в одеяльца младенцы. Иные с искаженными болью, мокрыми от слез лицами содрогались в предродовых схватках, а одетые в солдатскую форму, покрытые пылью и копотью вооруженные мужчины, из которых ни один, наверное, ни разу не видел, как появляется на свет человек, шагали опустив головы, и выражение их лиц было просветленным и торжественным…

Напряженные бои на берлинских улицах продолжались еще сутки. И вот наступило наконец то долгожданное утро, когда среди не успевших остыть развалин столицы третьего рейха вдруг наступила тишина.

В это счастливое майское утро Андрею Ставрову довелось побывать в имперской канцелярии. Он увидел помпезный некогда зал, в котором Гитлер развивал перед своими фельдмаршалами и генералами умопомрачительные планы покорения земного шара и те почтительно внимали ему. Теперь было трудно вообразить это, потому что глазам представилась совсем иная картина: на грязном полу валялась, разметав вокруг множество хрустальных осколков, сорвавшаяся с потолка тяжелая люстра; в окнах вместо зеркальных стекол топорщились рваными краями куски фанеры и картона; под ногами хрустели и позвякивали тысячи никому уже не нужных орденов.

Заглянул Андрей и в кабинет Гитлера. Обойдя массивный, припорошенный белесой известковой пылью стол, остановился у огромного глобуса. На его поверхности четко выделялись ярко раскрашенные океаны, моря, континенты, горные хребты, реки, границы государств. И опять показалось невероятным, что этот увеличенный воображением в миллионы раз шар, именуемый планетой Земля, Адольф Гитлер видел уже покоренным.

Андрей стал медленно поворачивать глобус. Одна за другой проплывали перед ним разные страны. Война еще продолжала бушевать. Еще гибли в кровавых схватках американцы и англичане, японцы и австралийцы, индусы и новозеландцы. Тысячи тысяч людей были вовлечены в бойню алчными хищниками, для которых не люди, а деньги дороже всего сущего на земле.

«А ведь наступит все же пора, когда человечество образумится и пойдет по пути сотворения нового мира — без войн, без разрушений, без гнета и голода. Обязательно наступит. Не может не наступить!»

Так в то утро подумал Андрей. И очень удивился, вспомнив, что к этой мысли он пришел еще в роковую ночь с 21 на 22 июня 1941 года.

Андрей снова и снова поворачивал глобус, едва касаясь ладонью его глянцевитой поверхности. Ему удалось разыскать извилистую линию родной реки, на берегу которой цвел когда-то посаженный им сад, безжалостно уничтоженный войной. Сердце его сжалось от острой боли.

Изуродованным войной, давно не паханным, заросшим бурьянами безмежным полям позарез нужны были агрономы, полуголодный народ надо было кормить, и потому, в числе многих других, Андрея Ставрова демобилизовали в конце августа 1945 года. Не теряя ни одного дня, он простился с товарищами и уехал в Дятловскую…

Запустением и горькой печалью встретила его станица. Сотни дятловцев погибли на разных фронтах, многие были расстреляны гитлеровскими карателями. Безрукие и безногие инвалиды долечивались в госпиталях, а лица их жен и матерей не высыхали от слез.

Все еще болела, надрывно кашляла осиротевшая Наташа Татаринова. Встретив Андрея у порога своего домика, она тихо вскрикнула, безмолвно прижалась к нему, долго стояла так, вздрагивая и задыхаясь. Помолчав, прошептала:

— Не уходите, прошу вас… Комната ваша убрана… Живите тут. А я пойду к дяде Егору, поживу у него… Обеды мы станем приносить вам с бабинькой Ежевикиной…

С нескрываемой жалостью смотрел Андрей на изможденное, с горячечным румянцем лицо девушки. Ему не хотелось, чтобы Наташа покинула опустевший домик над ереком, но он понимал, что иначе нельзя, что он либо должен огорчить Наташу и уйти куда-нибудь на квартиру, либо, оставаясь здесь вместе с нею, дать этим повод для ненужных разговоров в станице.

— Ладно, Таша, пусть будет так, — отрывисто бросил Андрей, а там… поживем — увидим…

В один из хмурых осенних дней они вместе пошли туда, где до войны зеленел посаженный дятловцами сад, которому оба они отдали много сил и с которым были связаны их надежды, мечты, радостное ожидание счастья.

Опустив голову, Андрей шагал по черным междурядьям умерщвленного сада, и ему казалось, что сам он, потерявший жену и сына, стал таким же неживым, как опаленные пламенем, голые, безобразные в своей пугающей наготе остовы умерших деревьев, как эта испещренная трещинами, изрытая окопами, припорошенная седым пеплом земля.