Вадим Собко - Избранные произведения в 2-х томах. Том 1

— В деревне провели земельную реформу, — не то спрашивая, не то сообщая, сказал он.

— Да, — ответил Бертольд. — А ты что, только сейчас услышал? Об этом же во всех газетах напечатано.

— Нет, я просто не думал, что это произойдёт так скоро. Неужели русские и вправду думают выжить всех помещиков и капиталистов из советской зоны?

— У меня такое впечатление, — ответил Грингель, — что они не собираются сами этим заниматься, а предоставляют всё дело нам. Что касается деревни, то начало уже положено и результаты отчётливо видны.

— Моя Гертруда утверждает, что это приведёт к полной разрухе и голоду.

— Глупости! Крестьяне будут обрабатывать свою землю во сто крат лучше, чем помещичью. Урожаи повысятся, а значит, и продуктов будет больше.

— Я тоже так думаю, но женщины очень волнуются.

— Волноваться тут нечего.

Несколько минут они помолчали, думая о последних событиях.

— Но раз крестьяне отобрали землю у помещиков, значит, дойдёт очередь и до фабрик, — рассуждал Альфред.

— Это пока ещё не решено. Однако кто сказал «а», должен сказать и «б».

— Да, это правда.

Снова долгое молчание. Приятели уже давно привыкли к таким паузам и никогда при этом не чувствовали ни малейшей неловкости. Просто каждый думал о своём.

Вдруг, вспомнив о встрече на улице, Ренике рассказал:

— Меня по дороге Кребс остановил. Он чем-то изрядно напуган, говорит, будто вы, коммунисты, хотите проглотить нашу социал-демократическую партию.

— Провокатор он просто у вас, вот и всё! — категорически заявил Грингель. — Кому это нужно — глотать целую партию! Достаточно невкусная еда, особенно если в ней попадаются такие гнилые кребсы [3] Кребс — по-немецки рак. .

Оба посмеялись над этой нехитрой остротой.

— Но, должно быть, некоторая доля правды всё же есть в его словах? — спросил Ренике.

— Нет, — ответил Грингель. — Ни капли правды нет.

Правда заключается в другом: многим честным людям, взявшимся за создание свободной Германии, непонятно, почему это вот хотя бы мы с тобой находимся в разных партиях. Оба мы рабочие. Оба мы, безусловно, заинтересованы в том, чтобы жить в демократической стране.

— Ну и что же? — насторожённо спросил Ренике.

— Нам нужна одна партия, которая могла бы преодолеть раскол в германском рабочем движении и объединить усилия всех людей, действительно стремящихся строить демократическую, миролюбивую Германию. Такое предложение выставляют не только коммунисты. Многие деятели вашей партии тоже подумывают о необходимости объединения. Пока это, к сожалению, только разговоры, хотя, по-моему, пора уже браться за дело.

— Ты всегда был очень решителен и в мыслях и в поступках, — сказал Ренике и вдруг рассмеялся: — Постой, постой, теперь я начинаю понимать, почему господин Кребс так взволнован. Его вряд ли устроит, если фабрики перейдут к народу. От кого же он тогда будет получать жалованье?

Ренике намекал на факт, который приобрёл когда-то широкую огласку. В газете писали, будто Оскар Кребс получил изрядную сумму от «ИГ Фарбиндустри» за то, что предотвратил забастовку на химическом заводе. Доказать это, правда, не удалось. Всё было сработано чисто. Но рабочие хорошо знали, кто их предал в решительную минуту.

— Да, пожалуй, он-то уж не жаждет, чтобы мы объединились, — добавил Альфред.

— Должно быть, найдутся ещё такие же, как он. Но я уверен, что всё равно так и произойдёт. А разговоры Кребса, будто коммунисты хотят съесть социал-демократов, похожи на бабьи сплетни о земельной реформе, которая-де непременно вызовет голод.

Долго сидели Ренике и Грингель в тот вечер, беседуя о самом важном и сокровенном. Они пока ещё не ощущали себя настоящими хозяевами своей страны, однако предчувствие больших перемен заставляло их думать не только о личной судьбе, но и о судьбе всего государства, всего народа.

Об открытии ресторана «Золотая корона» полковника Чайку уведомила фрау Линде. Всячески стараясь качаться приветливой, она просила господина коменданта почтить это скромное торжество своим присутствием. Полковник сам не поехал, но поручил капитану Соколову побывать в «Золотой короне».

Когда капитан рассказал об этом Любе, та задумалась:

— Мы туда пойдём?

— Конечно. Нужно посмотреть, какая у них там концертная программа. Кстати, а ты свой урок уже выполнила?

— А как же! — ответила Люба. — Второй акт совершенно готов.

Весь этот месяц Люба с помощью преподавательницы немецкого языка трудилась над переводом советской пьесы. Вся работа была разбита на уроки. Люба по-настоящему увлеклась: перевод обогащал её знание языка, давал практику, не говоря уже о том, что пьеса могла войти в репертуар здешнего театра.

— Ну, значит, заслужила, — пошутил Соколов. — Пойдём часов в девять.

А в ресторане «Золотая корона» происходили знаменательные события. В этот вечер впервые за многие годы на всю улицу засияла неоновыми буквами вывеска. Для немцев, привыкших за годы войны к полному затемнению, это было неожиданностью. Ярким светом был залит и самый зал. Над высокой стойкой, всем управляя, царила фрау Линде. Для торжества открытия она затянулась в корсет и надела своё лучшее платье. Три девушки, работавшие у неё ещё во время войны, подавали к столикам пиво.

Концерт, организованный фрау Линде, проходил вполне пристойно. Жители Дорнау и впрямь соскучились по развлечениям; утверждая это, хозяйка оказалась права: даже простейшие эстрадные номера вызывали шумные аплодисменты. Но с особенным нетерпением все ждали выступления Эдит Гартман, о чём извещал огромный плакат у стойки, как раз под золотой короной — эмблемой ресторана. Большие красные буквы на плакате кричали: «Сегодня у нас поёт Эдит Гартман!»

В антрактах между номерами фрау Линде перекидывалась шутками с посетителями и с господином Штельмахером — неудачливым актёром, исполнявшим обязанности конферансье. Штельмахер когда-то действительно подвизался на сцене, но так как никакого таланта у него не оказалось, театр пришлось покинуть и искать случайных заработков. Кроме платы от фрау Линде, он получал возможность торговать здесь сигаретами.

Уже перед закрытием, когда программа была почти исчерпана, Штельмахер объявил продолжительный перерыв. Тем больший эффект, считал он, произведёт последний номер — Эдит Гартман.

Остановившись у стойки около фрау Линде, конферансье лениво разглядывал посетителей. На несколько секунд внимание его привлёк человек явно деревенского типа. Он пил пиво за столиком, всё время поглядывая на эстраду. Это был Эрих Лешнер, он явился сюда посмотреть на Эдит. Правда, Эрих приехал в город не только за этим. Проведённая недавно земельная реформа выдвинула перед новыми хозяевами множество вопросов, разрешить которые можно было только в магистрате. Возвращаясь оттуда, он увидел большую афишу и, конечно, не мог уже пройти мимо.