Вадим Собко - Избранные произведения в 2-х томах. Том 1

— А как мы с тобой будем жить дома? — внезапно спрашивает Люба.

Он долго не отвечает. Они уже тысячу раз говорили о Москве, они уже всё представили себе в подробностях. Это самая дорогая мечта, мечта, которая рано или поздно, но должна осуществиться. Капитан Соколов поступит в академию. Документы уже посланы, теперь должен прийти ответ.

— Ты знаешь, — Люба неожиданно встаёт из-за пианино и пересаживается на тахту, поближе к мужу, — мы все очень изменились здесь в Германии. — Она говорит тихо и медленно, как бы размышляя над каждым словом. — Вот мы работаем, хлопочем, волнуемся, делаем кучу дел, выполняем приказы и директивы и как-то перестаём замечать, что происходит с нами самими. Но в один прекрасный день вдруг поймёшь, насколько всё это значительно и как много ты постиг. Ведь, по сути дела, ты помогаешь людям по-иному смотреть на мир. Я никогда не думала, кончая институт, что сумею именно так использовать свои знания.

Люба умолкла, опустила голову на маленькую подушку и подложила под щёку руку Сергея.

Молчание длится долго, и Соколову кажется, что Люба засыпает.

Он заглядывает ей в лицо, но глубокие карие глаза открыты. Люба неподвижно смотрит куда-то вдаль, и капитану чудится, что сейчас она видит всю их большую жизнь, их будущее и понимает, что стали они людьми больших свершений, людьми, переделывающими мир.

Шахта «Утренняя заря» давно уже перешла в собственность немецкого народа. Вместо прежнего директора, работавшего ещё при Гитлере, был назначен новый — инженер Гутгоф. За последнее время здесь значительно выросла организация Социалистической единой партии Германии. Профсоюзная организация тоже развернула свою деятельность. Однако никаких существенных перемен в жизни шахты не произошло. Работа шла вяло.

Альфред Ренике не раз толковал об этом с Грингелем, но никак не мог понять, в чём тут дело. Они с Бертольдом дружили по-прежнему, хоть и виделись теперь гораздо реже. Почти все вечера забойщик проводил дома: он много читал и больше всего любил книги, в которых русские рассказывали о своей жизни.

Однажды, сидя за обедом, Альфред заговорил о том, насколько улучшилось снабжение. Сейчас шахтёры получают по карточкам больше, чем рабочие любой другой специальности. Ренике отмечал это с гордостью за свою профессию. Гертруда хотя и соглашалась с ним, но всё же считала карточки настоящим несчастьем. Они уже готовы были поспорить, когда в комнату вошёл высокий, давно не бритый человек в поношенной военной форме.

Альфред и Гертруда удивлённо оглядели его. Они не ждали гостей.

Незнакомец взглянул на супругов, и под густой щетиной, покрывавшей его лицо, появилась довольная улыбка.

— Глюкауф, Альфред! — воскликнул он, и только по голосу Ренике узнал вошедшего.

— Ганс Линке! — воскликнул он, вскакивая из-за стола.

Тут и Гертруда узнала гостя. Да, это был Ганс Линке, в прежние времена самый красивый парень в посёлке. Как же так? Ведь ещё в те дни, когда вся армия Паулюса

потерпела катастрофу, Альфред прочёл в газете имя Ганса Линке среди извещений о погибших.

— Откуда ты?! — воскликнул Ренике.

— Прямёхонько из России, — ответил Ганс. — Только что с вокзала. Шёл мимо и думаю: хорошо бы немного помыться и побриться. Ехали-то мы целых две недели, а я дал зарок не бриться, пока не попаду домой.

Гертруда быстро нагрела воды, Ганс вымылся и побрился. Ренике с женой поразились, увидев его румяное, пышущее здоровьем лицо. Видимо, Ганс в плену не голодал. Альфред сказал об этом приятелю, и тот рассмеялся.

— Да, кормили нас неплохо, — ответил он. — Правда, и работы было немало, но это уже как водится. Боюсь, что здесь сразу похудею. — И Ганс Линке снова рассмеялся. Потом он стал серьёзным: — Там, в сенях, я оставил вещи… Тащи их сюда, сейчас я вас угощу украинским салом. Нам всем на дорогу выдали… Каптенармус отвешивает мне прощальный паёк и говорит: «Вот, запомни: у нас украинское сало можно только миром получить, а войной — и думать нечего». Понимаешь, как хорошо сказал! А ведь он прав.

Ганс рассказывал весело, пересыпая речь прибаутками. Он был полон впечатлений и охотно делился с друзьями всем виденным и пережитым.

— А где ты будешь жить, Ганс? — спросила Гертруда.

— Сегодня переночую у вас, если можно, а завтра найду себе угол. Одинокому человеку нетрудно устроиться.

И Ганс снова засмеялся, показав свои ровные зубы.

Из продуктов, привезённых Гансом, Гертруда приготовила замечательный обед. Она возилась возле плиты и одним ухом прислушивалась к словам мужчин, а другим — к шипению сала на сковороде.

А Ганс рассказывал, как им там сообщили о постановлении Советского правительства относительно репатриации пленных и как он попал в одну из таких групп, возвращающихся на родину. Германию он ожидал увидеть не такой.

— Лучше или хуже? — спросил Ренике.

— Я боялся, что увижу одни развалины, а вы, оказывается, совсем неплохо живёте, — сказал Линке.

— Мы многое восстановили, — ответил Ренике.

— Да, я видел…

В посёлке быстро узнали о появлении Ганса Линке. Пришли товарищи, посыпались приветствия. Ганс не успевал отвечать.

Кто-то сбегал в ресторан и принёс бутылку водки. Гертруда достала из буфета рюмки, и начался пир в честь возвращения Ганса.

Скоро пришлось бежать за следующей бутылкой, потом ещё за одной. То и дело входили новые гости.

Ганс вспоминал, как окружили армию Паулюса, как все они попали в плен, как потом стали работать. Они чинили дороги и мосты, добывали уголь, восстанавливали здания.

— Правда, — заметил Линке, — мы не восстановили и сотой части разрушенного.

Потом он стал рассказывать о работе на советских шахтах, об умных машинах, и тут уже никто не мог скрыть своего удивления.

— Зачем сочиняешь? — крикнул Самсон Гетцке. — Где же русским с их отсталой техникой додуматься до таких машин!

— Глупости говоришь, Самсон, — строго ответил Линке. — Ты, видно, ещё веришь в геббельсовские сказки. Когда мы начали войну, всем казалось, что у России отсталая техника. А когда я на деле узнал, что такое советские танки и самолёты, — сразу разобрался, где ложь, а где правда. Ты на войне не был, так и молчи.

— Здорово тебя распропагандировали большевики! — усмехнулся Самсон.

— Да, они меня многому научили, — спокойно согласился Линке. — И не только работать, но и как поступать с людьми, которые не хотят честно трудиться.

— Что ты этим хочешь сказать?

В голосе Гетцке прозвучали злые нотки.

— Ничего особенного. Скоро увидишь.

Кто-то поспешил задать новый вопрос, и о размолвке тут же забыли. Да и сам Гетцке скоро ушёл. Его никто не задерживал, и без того уже засиделись: завтра с утра на работу, а так и выспаться не успеешь.