Владимир Успенский - Неизвестные солдаты

— Ай-яй-яй! Ай-яй-яй!.. На!

Немцы, прыгавшие из бронетранспортеров, тут же падали под пулями. Немногие успели укрыться в лесу. Противник не вел огня. Только один танк, маячивший за деревьями, послал наугад пяток снарядов, разорвавшихся на болоте.

Виктор думал, что фашисты развернут боевые порядки, пойдут в атаку. Их пехота легко сшибет слабый заслон. Да Дьяконский и не намеревался держаться здесь долго. Его отряд задачу выполнил. Но произошло нечто неожиданное. Немцев было не меньше усиленного батальона. Может быть, и целый полк, растянувшийся на дороге на несколько километров. И вся эта громада начала вдруг пятиться назад. Разворачивались и уползали танки и бронетранспортеры. Они очень скоро исчезли из виду, оставив за собой только клубы пыли, бросив на произвол судьбы раненых и разбежавшихся по лесу солдат. Наблюдатели, снова залезшие с биноклями на сосну, сообщили, что колонна ушла на запад, а километрах в пяти отсюда на окраине деревни видно несколько машин.

— Трусы! — сказал младший политрук. — Это же не вояки, а засранцы. Десять на одного, и то не могут.

— Нет, тут что-то не то, — покачал головой Дьяконский. — Они, товарищ политрук, не глупее нас с вами.

— Но трусливее.

— Нет, — повторил Виктор. — Тут что-то не то.

К нему подбежал сержант, командир взвода, сияющий, весь облепленный болотной грязью. Обнял, стиснул со страшной силой.

— Дали, а? Вот дали так дали!

— Пусти, — отбивался Дьяконский. — Задушишь, медведь мазаный! Как у тебя, все живы?

— Все! Раненых трое! Пленных ловим.

— В лес людей не пускай. Чтобы далеко не отходили. Черт с ними, с этими немцами, нам распыляться нельзя. Верни красноармейцев, — распорядился Дьяконский.

Перед началом боя Виктор не успел доложить Бесстужеву о появлении противника. Но старший лейтенант, заслышав стрельбу, сам расспросил телефониста и уже выехал к Дьяконскому. А на КП батальона прибыл подполковник Захаров. Он-то и взял трубку, узнав, что Дьяконский у телефона.

— Ну как? — спросил он. Его спокойный голос отрезвляюще подействовал на разгоряченного Виктора.

— Отбили.

— Разведка?

— Моторизованная часть. Наблюдатели насчитали до сотни машин.

В трубке было слышно, что подполковник поперхнулся. Кашлянул, потом спросил:

— Что, совсем ушли?

— Не знаю.

— Какие у них потери?

Дьяконский ждал этого вопроса. Усмехнулся, сказал, стараясь, чтобы голос звучал равнодушно:

— Три танка, пять бронетранспортеров и до роты пехоты. Трофеи подсчитываем.

Подполковник долго молчал. Потом спросил неуверенно:

— Дьяконский, ты того… не ошибаешься? Сам видел?

— Считал, — ответил Виктор. — По пальцам считал. Да вот они передо мной, разговариваю с вами, а сам смотрю.

— Еду к тебе, — услышал он быстрый ответ.

Дело было нешуточным. На счету полка числилось до сих пор всего два танка, подбитых артиллеристами еще в приграничных боях. А тут сразу уничтожено столько техники и столько пехоты. Конечно, машины и пехоту полк уничтожал и раньше, но результаты боя не приходилось видеть. Получалось так: немцы наступали, полк оборонялся. Покидал рубеж и уходил на новый. Достоверно известны были только свои потери, а немецкие определяли на глазок, примерно. Наверху таким донесениям не больно-то верили.

К месту боя понаехало столько начальства, что красноармейцы начали пошучивать: вот бы с утра такое подкрепление. Старшина Черновод пригнал повозку. Собирал трофейное оружие, сливал в бочку горючее из баков. Из бронетранспортеров достали двенадцать минометов. Подполковник Захаров и капитан Патлюк осматривали подбитые машины, расспрашивали артиллеристов, какие места наиболее уязвимы для снарядов.

Старший политрук Горицвет и прибывший с ним инструктор политотдела армии на месте составили донесение, не отпуская от себя Дьяконского и сержанта-сапера. Виктор знал, что Горицвет недолюбливает его, всегда чувствовал во взгляде старшего политрука подозрительность. А сейчас Горицвет расхваливал Дьяконского, упомянув даже про службу в мирное время и про выход из окружения. Хвалил он и Захарова, и Бесстужева, и весь свой полк.

— Хороших людей вы воспитали, — сказал инструктор. — Сегодня же доложу члену Военного Совета. Вас, Дьяконский, поздравляю от всей души. Спасибо вам. И вам, товарищ сержант, — пожал он руку саперу. — И артиллеристам. Славно поработали, славно, — радовался инструктор. — Я вот корреспондента на вас натравлю. Из центральной газеты. Сегодня же натравлю.

Инструктор был веселый, увлекающийся человек. Он облазил все подбитые машины, сам доставал у убитых немцев документы. Особенно интересовался письмами и дневниками. С ним было хорошо: улыбающийся, шумный, он привез с собой праздничную приподнятость. Так думал Виктор. А на самом деле приподнятое настроение охватило инструктора именно здесь, на поле боя, на которое он попал впервые. И все люди, которые окружали его тут, казались ему смелыми и замечательными.

Подполковника Захарова инструктор попросил скорее решить вопрос о наградных: через два часа он едет в штаб армии и заберет наградные листы с собой, так будет надежней.

— Сейчас, — ответил Захаров. — С Бесстужевым посоветуюсь. А Дьяконского я хочу сразу к двум наградам представить. За вывод бойцов из окружения и за сегодняшнее.

— Это ваше право, — согласился инструктор. — Раз человек заслуживает, значит, надо.

Капитан Патлюк, стоявший неподалеку вместе с Горицветом, сказал негромко:

— Ну, отличились, значит… И вас с Захаровым не обойдут, это уж точно.

— Как наверху посмотрят, — пожал плечами Горицвет.

— Там посмотрят, — вздохнул Патлюк. — Только чьими глазами? Которым ты смотреть помогал.

— Оставь, — сказал Горицвет. — Что я за себя болел, что ли?

— За обчество, — иронически ответил ему капитан.

Бесстужев в это время вместе с младшим политруком — артиллеристом, знавшим немецкий язык, допрашивал пленных. Его интересовал один вопрос: из какой они части. И когда узнал, что из 24-го танкового корпуса, побледнел так, что младший политрук испугался. Наклонился к нему:

— Слушайте, что с вами? — и, уловив запах водочного перегара, посоветовал: — Похмелиться надо. У моих ребят коньяк есть трофейный.

— Нет, — хрипло ответил Бесстужев. — Спроси эту сволочь, — указал он на пленного танкиста, — по каким дорогам они до Днепра наступали.

Политрук перевел ответ:

— Через Брест, Березу и Слуцк.

— Спроси, был ли он на станции Столбцы или в городе Мир.

— Не был. Он из моторизованной дивизии, а на Столбцы действовала 4-я танковая дивизия…

— Это точно?

Политрук поговорил с немцем и сказал, что да, точно. В 4-й дивизии служит друг пленного, и он служил в ней раньше, вместе с сыном самого Гудериана.