Владимир Успенский - Неизвестные солдаты

Командующий был мертв, но приказ продолжал действовать. Фашисты лезли напролом. Только за один день 25 августа нашли свою смерть на берегах Прута тридцать тысяч немцев. Еще двадцать тысяч сдались в плен.

Бои в «котле» длились целую неделю, а советские дивизии в это же время продвигались в предгорья Карпат и к Дунаю, в центральные районы Румынии, которая порвала свой союз с Германией и сразу превратилась из ее друга во врага: объявила немцам войну.

Виктору Дьяконскому не повезло: на реке Прут, когда штурмовали вторую оборонительную полосу гитлеровцев, взрывная волна бросила его на проволочное заграждение, колючки изодрали спину и руки. Старшина Гафиуллин подполз к Виктору под пулеметным огнем, и, пока снимал с проволоки, обоим досталось по пуле.

После перевязки Дьяконский возвратился в часть. Бойцы раздобыли для него трофейный мотоцикл с коляской. На этом мотоцикле и покатил он по пыльным румынским дорогам на юг во главе батальона. А через четыре дня явился и старшина Гафиуллин, догнавший своих на попутной машине.

— Не могу, капитан, — сказал он Дьяконскому. — Не могу без тебя. Ты мне как командир, ты мне как отец. Скучно без тебя жить!

— Ну, ладно, ладно, поменьше эмоций! — усмехнулся Виктор, тронутый словами старшины. — Садись в коляску, вместе поедем.

— Нет, командыр. Пусть в коляске твой костыль и твои бумаги едут. У меня в роте пролетка есть, боеприпасы везет. На боеприпасе поеду.

Старшина командовал теперь у Дьяконского пулеметной ротой. Два с половиной года назад увидел Виктор в запасном полку молодого худенького татарина с обритой головой. Не так уж и много времени прошло с тех пор, но Гафиуллин изменился неузнаваемо, превратился в кряжистого уверенного мужчину. Повсюду у него были приятели и знакомые, даже в штабе дивизии. Энергичный, веселый, он мог раздобыть все что угодно: и патроны, и водку, и сапоги для бойцов. Конечно, помогало ему и то, что на выцветшей гимнастерке поблескивала Золотая звёздочка. Гафиуллина знали, о нем несколько раз писала армейская газета. При всем том Гафиуллин был чертовски упрям, всегда норовил сделать по-своему и авторитетом для себя считал одного Дьяконского.

Несколько раз старшину хотели отправить на краткосрочные курсы младших лейтенантов, но Гафиуллин категорически отказывался, боялся, что попадет в другую часть. Виктору в доверительной беседе сказал:

— Ты, командыр, меня на ноги поставил. Я тебя знаю, я тебе верю, при тебе ничего не боюсь. А без тебя мне опоры не будет. С тобой вместе я большой, а без тебя маленький.

Дьяконский не настаивал, ему тоже жаль было бы расставаться с товарищем. В грустную минуту тянуло его к Гафиуллину. Сядут, помолчат, вспомнят погибших, вспомнят бомбежку на Дону, переправу через ночной Днепр.

При свете копчушки посмотрит Виктор на круглую бритую голову старшины, на знакомый его профиль, и всколыхнется в душе горячая волна, всплывут перед глазами знакомые лица. Он даже сам заметил, что все чаще уходит мыслями в прошлое: или устал от пережитого, или слишком много накопилось впечатлений, они шевелились, пытаясь уложиться в его переполненной памяти.

Обугленные мертвые леса без листьев, закопченные печные трубы, развалины, развалины без конца, голодные дети в темных подвалах — неужели это все позади? И вот уже чужая земля развертывается по обе стороны дороги, не тронутая войной, не опаленная огнем, замершая в ожидании: что будет?

Крестьяне в высоких меховых шапках, осторожно приближавшиеся к дороге, усатые румынские солдаты, чинившие мосты, босые женщины, выносившие советским бойцам воду и желтую мамалыгу на больших блюдах, — все они смотрели настороженно и вопросительно. Ведь пришли русские, те самые русские, с которыми румыны воевали под Одессой, в Крыму, под Сталинградом. Сколько ценностей, скота, зерна вывезено оттуда… Русских убивали и грабили. И вот теперь они здесь!

Как повелось на земле испокон веков? Око за око, зуб за зуб. За грабежи — грабеж, за насилие и убийство — той же монетой! Так было всегда, и вряд ли кто удивился бы, узнав, что армия-победительница предъявляет счет. Но удивление вызывалось совсем другим. Счета не было. Вместе с бойцами шли в колоннах политработники всех степеней, от полковых до армейских, помогали командирам следить за порядком, объясняли бойцам, что ответственность за преступления несет правительство Румынии, бояре и буржуазия, а не народ.

Организацией вступления советских войск в первую зарубежную столицу — Бухарест занимался сам командующий 2-м Украинским фронтом генерал армии Малиновский. Он даже был ранен, когда пролетал на легком самолете над территорией, занятой противником: торопился лично дать указания. Только опыт и мужество пилота спасли самолет и командующего от гибели.

Вечером 30 августа капитан Дьяконский ознакомился в штабе с приказом. В нем говорилось: «Вхождение в Бухарест провести организованно. Обозы пропускать только за городской чертой. Пехота, двигающаяся походом, должна иметь оркестры. Командиры полков, дивизий — впереди своих колонн на конях».

Этот приказ доставил Виктору много хлопот. Пришлось размещать на повозках не только грузы, но и легко раненных бойцов. Осталась с обозом вся пулеметная рота: ее командира, старшину Гафиуллина, Виктор назначил старшим.

Гафиуллин очень жалел, что не увидит Бухареста: он не бывал еще ни в одной столице, даже областные города посмотрел, только попав в армию. Но идти после ранения он не мог. Дьяконскому тоже нельзя было шагать, но командир полка разрешил ему ехать верхом.

В город Виктор ввел только ядро батальона, его ударную силу: куцую колонну из ста пятидесяти стрелков и автоматчиков. Но поскольку в Бухарест вступала не дивизия, не корпус, а сразу несколько армий, поток войск был таким мощным и долгим, что пехоте пришлось полдня дожидаться своей очереди.

Открыла шествие 1-я румынская дивизия имени Тудора Владимиреску, сражавшаяся вместе с советскими соединениями. Потом пошла 6-я танковая армия, залязгали, загрохотали тяжелые и средние танки, поползли бронетранспортеры с бойцами, самоходные артиллерийские установки, двинулись тягачи и автомашины с орудиями. Над крышами с ревом промчались краснозвездные эскадрильи: полтысячи самолетов приняли участие в этом своеобразном параде.

Колонна пехоты, вытянувшаяся на многие километры, медленно двигалась по шоссе через пригороды. Сначала виднелись по обе стороны сады и парки за чугунными решетками. Среди зелени высились виллы, особняки, дачи. Потом потянулись пустыри, лачуги, хибары. Часто попадались на глаза ярко-желтые бензоколонки.

Дома становились все выше, и, наконец, шоссе превратилось в душный каменный коридор. Дальше дело пошло веселей. Усталые девчонки-регулировщицы направляли поток по нескольким улицам и проспектам к центру. Под ногами валялись груды измятых, затоптанных цветов. На тротуарах шпалерами стояли толпы румын. Столько войск, столько техники увидели они за день, что доброжелатели утомились радоваться, а враги устали от негодования. И те, и другие были потрясены никогда раньше не виданной силой, мощью и организованностью прокатившейся мимо лавины. Но и это, оказывается, было еще не все. Царица полей, русская пехота только вступала в город.