Златослава Каменкович - Опасное молчание

И, надо отдать справедливость, она производила иногда фурор своими нарядами. Многие в университете считали, что Ирина прекрасно одевается и у нее тонкий вкус. И хотя говорят, что о вкусах не спорят, Леся наперекор этому правилу однажды крепко поспорила на комсомольском собрании. Она говорила, что иной раз Ирина является на лекции в неприлично крикливых платьях, которые оскорбляют девичью стыдливость.

Вот этого и не могла простить Лесе Курпите развязная Ирина, с острым как бритва языком.

Желая уязвить Лесю тем, что та всегда носит, сменяя одну другой, две вышитые гуцульские кофточки и домотканую юбку, выкрашенную в темно-синий цвет, она злорадно дала прозвище девушке — «Дитя гор». Но поэтическое имя так шло смуглолицей гуцулочке, что в устах товарищей «Дитя гор» звучало, вопреки желанию Ирины, как ласка.

— Нас ждут, Наташа! Мы же опаздываем… — громко упрекнула Ирина, видя нерешительность подруги. — Бог мой, не сахарные, не растаем под дождем!

— Тебе хорошо, у тебя плащ, — возразила Наташа.

— Но твои кудряшки после небесного душа станут еще прельстительнее. — И вдруг сквозь сдавленный хохоток Леся услышала уже в свой адрес: — Шик, блеск, красота! Взгляни, Наташа, как гармонируют ее туфли с этим модным пальто!

Прошуршав заграничным плащом ядовито-зеленого цвета, Ирина проскользнула мимо Леси и выскочила под дождь, увлекая за собой Наташу.

«Переживать из-за стиляги? И не подумаю. Просто непонятно, что ее привело на наш факультет? Разве такая сможет учить других, если сама так неправильно живет, если сама такая чужая, далекая людям… Чиненые-перечиненные туфлишки никак не подходят к моему новому пальто, это я и без тебя знаю. Но пока не могу выкроить из своей стипендии на новые туфли. И так попросила маму прислать мне недостающих денег на пальто…»

Деревья стряхивали капли дождя, когда Леся перебежала мостовую и торопливо зашагала вверх по аллее парка. Она уже приближалась к белой беседке, недалеко от здания банка, когда вдруг увидела под деревянной скамейкой черную дамскую сумку. Громко окликнула — может, услышит тот, кто ее потерял.

Но никто не отозвался. Тогда Леся вынула из сумки запечатанную пачку пятирублевок, паспорт и небольшую продолговатую пенсионную книжку. Перелистав паспорт, Леся узнала, что сумку с деньгами и документами потеряла жена погибшего полковника. У нее пятеро детей и старики — родители мужа. Живет она в районе Высокого Замка, на улице Довбуша. Но что было самым удивительным, в списке детей значилась Наташа Яременко.

— Да, лет ей примерно столько, — взволнованно шептала Леся.

С фотографии на паспорте грустно смотрела болезненная, еще не старая женщина, совсем не похожая на Наташу, однокурсницу Леси.

«Надо сейчас же вернуть сумку», — подумала Леся.

Она побежала по аллее назад, в сторону главней почты, где проходил трамвай, поднимающийся в район Высокого Замка.

Через тридцать минут Леся позвонила в дверь квартиры на втором этаже.

Двери открыла худенькая темноволосая девочка с заплаканным личиком.

— С мамой был припадок. А теперь лежит и плачет. У нас…

Вдруг девочка смолкла, лицо ее просветлело, и, подпрыгнув от радости, она бросилась в комнату, оставив Лесю в коридоре у раскрытых дверей.

— Мамочка!.. Там… твою сумку принесли!

Как светло, как радостно на душе, если ты можешь помочь человеку в беде.

Леся сидела напротив дивана, где лежала женщина, окруженная домочадцами.

— В банке было душно… Вышла, присела на скамейке в парке… а потом уже не помню, как добралась домой, и сразу этот припадок… Не знаю, чем мне отблагодарить вас, милая девушка.

— За что же? — смущенно краснела Леся. — Только, извините меня, пожалуйста, я взяла в вашей сумке… тридцать копеек на трамвай.

В комнату вошла Наташа.

— Так вот ты какая, наша Дитя гор? — сказала она, обнимая Лесю.

— Какая? — вконец смутилась Леся.

— Честная.

— Ты поступила бы иначе?

— Думаю, что нет.

В разговор вмешалась младшая сестренка Наташи, открывшая Лесе дверь.

— Один раз в хлебном магазине я тоже потеряла целых двадцать пять рублей. Кто-то бессовестный поднял и не отдал. Ой, как я плакала-а-а! — и, прильнув к гостье, девочка убежденно заключила: — Я тоже буду, как вы.

Потом девочка спрятала ключ от входных дверей, чтобы Леся не ушла. Волей-неволей пришлось остаться обедать в этой большой гостеприимной семье.

— Наталка, а ты почему не ешь борщ? — спросила старушка.

— Нет аппетита, бабушка, — ответила Наташа и отставила тарелку.

— Неприятности? — встревожилась мать.

— Да что ты, мамочка! Все хорошо.

Обед близился к концу, когда в передней раздалось несколько нетерпеливых звонков.

Ирина влетела в комнату, как вихрь, сразу даже не заметив Лесю.

— Нет, такой дурочки я еще никогда не видела! Лидия Ивановна, да хоть вы внушите Наташке! У нее талант! Ее ждет слава! Боже, если бы мне ее фигуру, лицо, голос! Ну что ей даст этот исторический факультет? Ушлют работать учительницей куда-нибудь в село! А ей предлагают… В нее влюбился знаменитый…

И вдруг, заметив Лесю, смолкла. Негодующе посмотрела на Наташу.

Леся, питая к Ирине взаимную неприязнь, заторопилась уходить.

— Посидите, — попросила хозяйка.

— Не уходи. Что ты там в общежитии не видела? — удержала за руку Наташа.

— Мне в библиотеку нужно. Я заказала книги, хочу позаниматься.

И Леся ушла.

За окном сгущались сумерки. Листья клена, словно большие птицы, слетались на подоконник читального зала. Дождь затих, но ветер усилился, и Лесе стало холодно сидеть у окна. Она собрала книжки и пересела поближе к кафельной печи, в которой горел газ. Не успела девушка углубиться в раскрытую книгу, как кто-то, усаживаясь, неловко и шумно задел стул, на котором она сидела.

— Надо осторожней, — недовольно шепнула Леся, порывисто повернув голову.

Ее взгляд встретился с виноватой улыбкой молодого человека, которого Леся уже не раз встречала здесь. Он всегда умудрялся сесть как-то так, чтобы она его видела. Это был тот самый Владимир Латорица, из политехнического института, известный студент, о котором писала молодежная газета. Там же был помещен и его портрет.

Вот и сейчас он сел очень близко.

Леся по нескольку раз перечитывала одни и те же строки, не запоминая ни одного слова. Хотела украдкой взглянуть на своего соседа, что-то быстро писавшего в толстой общей тетради. Но в тот же миг он перестал писать и посмотрел ей в лицо.

От смущения у Леси пойманной птицей затрепетало сердце. Уткнувшись в книгу, злясь, мысленно укоряла себя: «Нашла время глаза пялить! Как неловко получилось… Он, конечно, выдающийся, а ты?»

Но и «выдающийся» в эти минуты сидел в раздумье над раскрытой книгой, глядя куда-то мимо строк. Он думал о Лесе, даже не зная ее имени. Прежде, издали он не раз заглядывался на стройную гуцулочку.