Владимир Тендряков - Среди лесов

— То ты. Таких чижей из меня дюжину выкроить можно!

Все громко засмеялись.

Когда Груздев и Саватьева скрылись за дверью кабинета, обескураженный Константин Акимович заметил:

— Ишь ты, сошлись, не парой-то их нынче и не увидишь.

Саватьева умело и уверенно руководила молочной фермой, учила Груздева, как распределять выпасы, какие устанавливать рационы. Но когда дело доходило до партийной работы, то она приходила в ужас от любой задачи.

— Я ведь простая баба. Мне отроду написано коровами руководить. Свяжи, говорят, работу агитаторов с соцсоревнованием. Это не воз сена связать, чтоб по дороге не завалился, — жаловалась она Груздеву.

Груздев сперва стеснялся давать советы своей учительнице, но мало-помалу, сперва робко, потом смелей и смелей, начал подсказывать. Но так как Груздев далеко не всегда и сам хорошо разбирался в обстановке, то в трудных случаях они действовали вместе: разыскивали знающих людей, рылись в книгах и, сходясь, советовались, иногда мирно, а иногда… Трубецкой как ошпаренный выскакивал из своего кабинета и, заглянув в комнату партбюро, кричал:

— Да тише вы! По телефону нельзя поговорить. Схлестнулись! От ваших голосов стены качаются! Вы б подрались, только и остается.

Все было хорошо — Саватьева учила Груздева секретам лактации коров, Груздев, чем мог, помогал ей. Споры не мешали им на другой же день встречаться друзьями, но не бывает добра без худа…

Если муж Пелагеи Саватьевой, старший шорник колхоза, был тихого характера, то Евдокия Григорьевна, жена Груздева, имела совсем другой нрав. Как ни пытался убедить ее Степан, что отношения его с Пелагеей чисто деловые, — ничего не получалось. Едва только он произносил первое слово, как Евдокия Григорьевна сразу же оглушала его пронзительным до боли в ушах криком, который почти сплошь состоял из не лестных для Пелагеи слов.

В кабинете секретаря райкома распахнуты настежь окна, гуляет легкий ветерок, шевелит бумаги. Черемуховый цвет ложится на ковровую дорожку, засевает зеленое поле письменного стола; одна черемуховая блесточка запуталась в ефрейторских усах Груздева.

Кончилась посевная, по всем колхозам подводят итоги весенних соревнований. Груздев и Саватьева от лица всей «семьи чапаевцев» (колхозы имени Чапаева, Степана Разина и «Дружные всходы») ездили сейчас проверять результаты сева в колхоз «Свобода».

И при Паникратове в Кузовках не забывали о соревновании, и при Паникратове часто повторяли слова Сталина: «Социалистическое соревнование говорит: одни работают плохо, другие хорошо, третьи лучше, — догоняй лучшихи добейся общего подъема». Но это «догоняй лучших» понимали так: раз плохо работаете, значит возьмите обязательство к такому-то числу сделать то-то и то-то. Если выполните — молодцы, похвально, жми дальше! Не выполните — солоно придется председателю…

Теперь на соревнование стали смотреть иначе: чтобы догнать лучших, надо знать, как они работают, надо учиться у них. Соревнование — это учеба!

— Значит, побыли мы, Василий Матвеевич, в гостях у Возницына, в колхозе «Свобода», заглянули в «Рассвет» и в «Пахарь», — неторопливо рассказывала Саватьева. — Со стороны поглядеть — вроде неплохо у них прошла посевная. А все же там неблагополучно, ой, неблагополучно, Василий Матвеевич. — Пелагея, по-бабьи приложив к пухлой щеке руку, качает головой и сокрушенно растягивает: — Неблагополу-у-учно…

— В чем же?

— Жульническая помощь, — кратко сообщает Груздев.

— Да ты посуди сам, Василий Матвеевич, — заторопилась Саватьева, — начал было «Рассвет» затягивать посевную, Макар Возницын видит — дело некрасивое и тайком — хлоп! — туда людей и двадцать лошадей. Под маркой помощи, вместо передачи опыта-то, значит, от себя. Ребятам, кого отправил, сказал: «Работайте, будет оплачено трудоднями». Раз силу чувствует, пусть помогает, что ж тут, кажется, плохого? Ан плохо.

— Не качественно работали? — пробовал догадаться Василий. — Для отвода глаз?

— Нет, того не скажешь. Ребята и в чужом колхозе ворочали на славу, — возразил Груздев. — Только подумай, Василий Матвеевич, что получается — колхозники «Свободы» работают на полях «Рассвета», а хозяева — рассветинцы — ходят руки в брюки.

— Да еще тишком посмеиваются. — Саватьева положила внушительный кулак на стол Роднева. — Доподлинно узнали — смеялись они над Возницыным: что-де нам работать, стараться, — за нас «Свобода» сделает. Это как называется?

— А как, по-вашему? — спросил Роднев.

— Воспитание лодырей — вот как! — ответила Саватьева.

Роднев внимательно посмотрел на нее.

— Ну, а сейчас, — хитро прищурился он, — новость на новость… Приехали инженеры для постройки межколхозных гидростанций. Один-то, видно, прямо из института, по молодости и трубку курит, и рассуждает важно, и усы отпустил. Второй — бывалый, в Рязанской, Свердловской и Калининской областях колхозные станции строил. Иван Анисимович Журба.

— Да-а, — сразу же озаботился Груздев, — инженеры приехали, а мы только-только лес сплавлять от делянок начали.

Строительство межколхозной гэс началось задолго до приезда Роднева в Лобовище. Но оно как-то заглохло, остановилось. В этом году решили достраивать начатую на реке Важенке и заново начинать вторую станцию на реке Былине, в былинском сельсовете. Решение было вынесено еще зимой, но пока что шли разговоры о кредитах, улаживались дела в областных организациях. И вот наконец-то приехали инженеры!

Проводив Груздева и Саватьеву до двери, Роднев остался один.

Крупный шмель влетел в окно. Вместе с густым сердитым жужжанием он, казалось, внес в кабинет тепло и запах нагретой солнцем луговой травы. Василий газетным листом осторожно выпроводил его обратно.

— Гуляй, брат, гуляй, не по адресу попал.

А за окном, облитая солнцем, шумела листвой уже осыпавшая цвет черемуха. Вот кончилась посевная. Вот начнутся работы на строительстве, а там прополка, там наступит пора сенокосов — дел взахлеб. Кажется, всем богата наша страна — и хлебом, и углем, и дорогими металлами, есть все, что хочешь, бедна лишь одним — временем! Так много всюду работы, так много нужно сделать, что обычных двадцати четырех часов в сутки не хватает. На полях и на заводах — почасовые графики, лучшие люди борются уже не за часы, не за минуты, за секунды, за десятые доли секунды. Говорят: время — деньги. Нет, время куда дороже денег! Время — это жизнь!

По улице прогремели один за другим два трактора. Василий долго всматривался им вслед: не из бригады ли Марии? Но тракторы одной марки — все близнецы, попробуй отличи их друг от друга.

И Василий отвернулся от окна. В последнее время при виде тракторов у него портилось настроение…