Евгения Леваковская - Нейтральной полосы нет

Зазвонил телефон. Стоял он далеко, на полке книжного стеллажа, Ирина в который раз ругнулась на самое себя, зачем до сих пор не нарастила ему хвост подлиннее.

— Ирина Сергеевна, это я! — послышался в трубке чистенький голосок Вики. — Как вы себя чувствуете, Ирина Сергеевна? Как здоровье?

— Викочка, здравствуй! — Ирина потянулась за стулом. — Здоровье отлично, дай только сесть. Села, слава богу. Писать тебе сегодня хотела. Что у тебя?

— На работе как обычно, контрольные все сдала. — Трубка чуть помолчала. — Ирина Сергеевна, я действительно альбинос? Альбинос же — это когда красные глаза.

— С вами не соскучишься. Кой черт сказал тебе, что ты альбинос и какое это имеет значение?

Трубка задумалась.

— Какой-то дурак сказал, а ты…

— Ну уж нет, — живо отозвалась Вика. — Не дурак!

— Значит, ты его знаешь?

— Во всяком случае, его не считают дураком.

— Ну вот что, — сказала Ирина. — Могу тебе выдать справку, что никакой ты не альбинос. Из-за такой ерунды не стоило меня поднимать. Вика, надо, чтоб ты как-нибудь приехала, чтоб мы договорились о лете. Ты знаешь, я к долгим телефонным беседам не приспособлена. Коротко так: у моей подружки в Сочи две комнаты общей площадью, как моя кухня, но на площадь там — наплевать, там под инжиром живут. Она, как водится, едет в отпуск на Белое море, в Соловки, а мне надо на Черное, на Мацесту. Донимают проклятые конечности. Ты поедешь со мной?

— Поеду.

— Добро. Если тебе уж очень сомнительно, покрась ресницы, но я бы не советовала, грубо будет. Всех благ! Мы с Васькой пошли долеживать.

Доложив полковнику Соколову об ограблении дачи, Никита приказал себе тотчас, напрочь переключиться на историю со спиртом и ребятами. Там судьбы человеческие решались. А кроме того, чем дольше обдумывал Никита нелепое похищение компаса, тем более склонялся он к мысли, что не мог нормальный взрослый человек совершить подобную кражу. Но в конце концов бывают и ненормальные. Достаточно вспомнить дело «странного вора».

Итак, Щипакова крайне не желательно было вызывать из школы или идти к нему домой. Однако встретить его на улице Никите удалось только через четыре дня.

Кончились уроки в первой смене. Щипаков шел сначала по направлению к дому, потом довольно резко повернулся и пошел в сторону. Это был невысокий, не особо сильный на вид мальчик. Меньше всего он производил впечатление дебошира, хулигана. Он был слишком сосредоточен, погружен в себя, а в любом хулиганстве непременно есть доля истерики. Хулиган не может без внешнего эффекта, хулигану зрители нужны.

Щипаков шел, не обращая ни на что внимания, непроницаемо и, пожалуй, невесело задумавшись. Может быть, он уже знает, что обстановка у рохли-сестры изменилась и спирта к Дню Победы им не взять?

Нет. В эти дни рохля-сестра не дежурила, Щипаков может узнать об изменившейся обстановке в поликлинике только сегодня вечером. Но хотелось бы, чтоб он сознался до того, как узнает, не под давлением обстоятельств. Иначе что же даст ему самому признание?

«Но куда же он все-таки шагает прямо из школы?» — с обострившимся интересом подумал Никита, уже смутно догадываясь куда.

Все-таки какое-то чутье к объектам, представляющим оперативный интерес, в нем постепенно вырабатывается. Наметил же он особо предупредить постового и патруль. Можно поставить китайские кеды против дохлых котят, что Щипаков сейчас свернет к новому незаселенному дому. У них наверняка там база.

Нельзя дать ему туда свернуть. Пусть об этой базе он тоже сам расскажет.

Никита все время шел по другой стороне улицы, параллельно Щипакову, и мальчик его не видел. Потом он легко обогнал Щипакова, первым оказался на перекрестке, вышел навстречу Щипакову, и они столкнулись почти у перехода лицом к лицу.

В двух школах своего участка Никита бывал нередко. По нарушению ребятами правил уличного движения, а случалось — и по более серьезным поводам. Участкового инспектора школьники знали как популярного хоккеиста, легкоатлета, пользовался он авторитетом и по Клубу юных собаководов. Словом, сама по себе встреча с ним не должна была быть неприятной для мальчика, если, конечно…

— Павел, привет! — окликнул Никита, много ожидая от первой реакции Щипакова.

Мальчик почти столкнулся с Никитой. Никита был много выше, и он поднял голову. Вблизи у него были заметны темные тени под глазами, но белки не красные, не мутны. Похоже, пить еще не научился. Бледноват, худоват, да ведь на их бюджет особенно не разжиреешь. Видным парнем Щипакову не бывать, но в его простом, насмешливом лице, в несильной, но ладно сбитой фигурке было какое-то подкупающее простодушие, он не задумывался, как выглядит со стороны. Такая независимость от мнения окружающих свойственна лишь старикам да детям. Очень редко ею обладают подростки. Подростки обычно ревниво следят за тем, какое производят впечатление.

— Привет, Паша, — повторил Никита. — Очень кстати я тебя встретил, и очень бы надо мне с тобой поговорить. Ты не мог бы на полчасика зайти? Как здоровье матери? Что-то я ее давно не видел?

— Она болела, Никита Иванович, даже в больнице лежала. Воспаление легких.

Смотрел он открыто, разговор поддержал с готовностью, словно рад был случаю оторваться от своего раздумья. А когда Никита позвал его зайти, после еле заметного замешательства в глазах его мелькнула веселая искорка.

— Помчались, Никита Иванович. Я, честно говоря, не располагал, но уж если так дак так. Нашу родную советскую, которая нас и те де и те пе, как не уважить…

Щипаков переложил портфель из правой руки в левую, и они зашагали рядом. Белая рубашка Щипакова была стирана-перестирана, но, отглаженная по крахмалу, выглядела отлично. А штопка на вороте! Вышивка. Филигрань.

— Мать давно вернулась? — спросил Никита.

— Позавчера.

«Ну вот она тебя и привела в божеский вид», — подумал Никита, представив себе хрупкую, тоже не из видных, мать Щипакова, женщину одинокую, смирную, во всех общественных делах безотказную. Муж ее бросил давно, если вообще был. Кроме сына и работы, ничего у нее в жизни не было. Родительские собрания она непременно посещала, на фабрике была на хорошем счету. Ее однажды даже в дружинники выделили. Курам на смех дружинник, которого мизинцем перешибешь. Но выделяли ее, между прочим, не на смех, потому что упорство, характер в ней есть. Есть он и в сыне. Куда он только повернется, этот характер…

«Куда повернешь, дорогой товарищ, — пресек свои абстрактные раздумья Никита. — Тебе, между прочим, не Для красоты плечи погонами-звездочками украсили…»

К полудню солнце припекало изрядно. Они проходили сейчас мимо молодых каштанов с крупными сочными почками, из которых вот-вот вылупятся пятипалые лапки-листья. Каштаны были посажены вдоль новой улицы имени Курочкина, милиционера, погибшего в схватке с бандитами. В прошлые годы школьники шефствовали над каштанчиками-новоселами. На тоненьких стволах поначалу даже бирки были развешаны, кто за какой в ответе.