Евгения Леваковская - Нейтральной полосы нет

К удивлению Лобачева, в отделе за собственным Вадима столом его дожидался Корнеев.

— Откуда ты, прелестное дитя? — спросил, отирая пот со лба, Вадим.

— Да все из той лощины. Только ты уехал, звонок, обоих вызывают. Я сказал, где ты, однако не дернули, — усеки уважение к действиям. В общем, совещание у Новинского, но ковром вроде не пахнет. Утрись посуше да пошли. Что-нибудь интересное нашел?

Вадим позвонил полковнику Новинскому, начальнику управления уголовного розыска. Полковник сказал, что ждет их в шестнадцать тридцать. Вадим посмотрел на часы, в их распоряжении оставалось двадцать пять минут.

— Может, пообедаешь? — предложил Корнеев.

— Жарко, Миша, не хочется, — сказал Вадим, с удивлением ощущая, что напряженный поиск по суриковским тропам дался не просто, он устал.

— Нашел, значит, — уже с утвердительной интонацией повторил Корнеев, глядя на Лобачева. Кабы оказалось не в цвет, Лобач без эмоций перелистал бы дело и управился бы скорей.

Вадим потянулся, распахнул форточку, выходившую на провинциально-тихую Белинку, с нее ни шума, но уж в жаркий день и ни ветерка. Включили вентилятор, стало полегче. В комнате пусто. Копылов, которому обещался навешать Корнеич, в тюрьме.

— Нашел, Миша, — на серьезной ноте ответил Вадим. — Тут сошка не из мелких, преступник ловкий, умный, хладнокровный. И мамаша еще с этим самым существует.

Вадим рассказал накоротке о деле и о заявлении матери Громова по поводу «Сурикова с его бандой».

— Ну, значит, быть и нам в бандитах, — тоже без шутки сказал Корнеев. — Выберу как-нибудь времечко, взгляну со стороны и на дачку, и на нее. Значит, ты уверен, что Сантехник не он?

— Спорю на армянский три звездочки.

— Тогда кто же?

По-прежнему не хватало Вадиму четвертого. И Корнеев понимал, что, похоже, среди установленных не хватает еще какой-то фигуры.

Работа оперативника-сыщика в принципе не противоречит труду следователя. Борко, как всегда идя от войны, высказал однажды такое соображение: оперативник решает тактическими приемами тактические задачи. Следователь — более стратег. Если утрировать для ценности, то, еще строя, модель предполагаемого преступника, следователь уже обдумывает, как будет строить его допрос.

Корнеев соглашался с Лобачевым. Из того, что им пока известно о Шитове и Волковой, ясно: ни он, ни она провести по дому и точно указать бородатому, что в доме брать, не могли. Корнеев тоже был склонен поначалу предполагать Громова, но если не Громов, без четвертого все равно не обойтись.

— Может быть, Семинарист? Который наводил в дом с обысками?

Пожалуй, было почти «тепло». Но обсудить эту версию не успели, раздался звонок, секретарша сказала, что полковник ждет.

Новинский был человек сугубо штатского облика, не только хорошо, можно сказать, изысканно одетый. Если верить классикам литературы, истинно светские люди никогда не шли точно в ногу с модой, они на полшага отставали от нее. Галстуки у Новинского были широки, но не слишком, шелковые, но не блестящие. Странно было представить его в форме, однако ж те, кто видел его в кителе и погонах, могли посчитать, что только военное ему и к лицу. У него было два высших образования, одно специальное и юридический. Ромбика-поплавка он не носил, наверное, хранил его вместе с орденами. На фронте Великой Отечественной войны по возрасту не был, но за гражданку награды имел. И с людьми Новинский обращался под стать облику — мягко. И личность его была без наигрыша. Ведь если человек привык дома селедку руками есть, он и в гостях с вилкой-ножом обращаться свободно не будет. Свой собственный образ на всю жизнь не смоделируешь.

Кроме Лобачева и Корнеева, в их совещании принимал участие начальник следственного управления Александр Евгеньевич Булахов, непосредственный руководитель Бабаяна, Лобачева и многих других. Под его началом Вадим работал уже несколько лет, встречался с ним часто.

Вадим доложил о ходе расследования по делу, о возникших предположениях и выводах. Ни для Булахова, ни даже, по-видимому, для Новинского ход действий Лобачева и Корнеева не оказался полностью внове. Очевидно было, что за колосовским делом в управлении следят, а раз так, то по самим запросам, поступавшим в УВД из Колосовска, можно было многое представить.

— Почему решили поехать в архив? — спросил Новинский. Искорка любопытства мелькнула в его глазах, хотя ничего из ряда вон в поступке Лобачева не было. Другие следователи так же могли поинтересоваться.

— Справка дала кое-какую ориентировку, — ответил Вадим, отметивший искорку. — В справке были кое-какие детали. Обычно составляют посуше.

Новинский улыбнулся, кивнул.

— Благодарите Чельцова. Он вспомнил дело «Церковников», так, кажется, оно было закодировано? Там в адрес руководства интересные заявления поступали. Он посоветовал дело поворошить.

Все они лишний раз подивились чельцовской памяти.

Александр Евгеньевич рассказал, что в Ленинграде люди работают, не сегодня-завтра поступит материал. Громов в ресторанах почти не показывается, в Филармонии не был, можно предположить, что делового подтекста в его выезде в Ленинград нет. Связи Шитова устанавливаются.

И он, и Новинский согласились, что четвертый в группе должен быть.

— Мы попросили выяснить по Семинаристу, — сказал Лобачев. — Вполне допустимо предположить его кандидатуру в этой роли.

— Логично, — сказал Новинский, тут же нажимая соответствующие кнопки. — В каком году, осужден? Срок?

Вадим полистал ежедневник, выдал требуемые даты.

Ко всеобщему удивлению, совещание их еще не закончилось, как раздался звонок относительно Семинариста.

— Это уж, называется, повезло, — после первых фраз, прикрыв трубку рукой, сказал Новинский.

Докладывали ему долго.

— Прелестно, прелестно, — приговаривал полковник, машинально поворачивая востроносую, похожую на вдруг устремившуюся ввысь пирамиду-модель взлетающего корабля. Потом он спохватился, нажал еще кнопку, и все они слушали последнюю историю Семинариста, который оказался поистине ушлым парнем.

Срок по делу «Церковников» он получил, естественно, меньший, нежели сам Громов, да тут еще и амнистия подоспела. Словом, отсидев свои три года, Кнутов не склонен был переквалифицироваться в работягу. Занялся спекуляцией. Петровка, 38 привлекала его по делу группы спекулянтов кримпленовыми изделиями. У него отобрали подписку о невыезде. Вызывают на допрос — нету. Туда-сюда — пропал. Чуть не объявили во всесоюзный розыск. Выясняется, что сидит в Солнечногорске в камере предварительного заключения, задержан с поличным при перепродаже книг возле Книготорга. Сборник стихов Мандельштама вместо рубля сорока семи чуть было не успел продать за шестьдесят целковых.