Римма Коваленко - Конвейер

В субботу и воскресенье, если не будет дождя, в заводском пионерском лагере были запланированы такие залпы, эхо которых, докатись оно до руководителей других цехов, несомненно, повергло бы их в смятение. Почему в третьем сборочном додумались, а мы не додумались? Да потому, что в третьем сборочном профорг Наталья Ивановна Шарапова. Она еще зимой пришла к Никитину, спокойненько положила ему на стол план этого далекого, а потому и приемлемого мероприятия, и начальник цеха план, естественно, подписал, и все после этого пошло-поехало, закрутилось, заиграло и запело. Когда начальник цеха спохватился, остановить колесо, которое пустила не столько с высокой, сколько с долгой горы Наталья, было уже невозможно. А Никитин чуть волосы на себе не рвал.

— Наталья Ивановна, ну хоть на неделю отложите!

— Только если дождь. — Наталья несгибаемо стояла на своем. — Только в случае дождя, Валерий Петрович, можно будет отложить. Об этом предупреждены и гости — в райкоме, райисполкоме, в газете и на радио. О дожде предупреждены.

В комнату к Наталье официально явилась Татьяна Сергеевна.

— Наталья, суббота — рабочий день в цехе. Ты не хуже меня это знаешь. Электролиты прибыли, отложи праздник.

— Где приказ? — спросила Наталья. — Как это рабочий день в субботу? Без согласия профсоюза и без приказа директора?

Она с ума сошла, эта Наталья. Разве когда-нибудь субботние рабочие дни оформлялись приказом? Это же чепе, беда, аврал. Какой приказ? Все только через устную, личную, слезную просьбу мастера: «Наденька, я на тебя надеюсь. Зоенька, уж ты меня не подведешь».

— Электролиты прибыли, — повторила Татьяна Сергеевна, — пять дней шпарили блоки без них. Вон стоят, пустые, вдоль стен, план горит, надо же их кому-то вставлять. Как они там, в лагере, будут с пионерами веселиться, когда блоки у стенки стоят?

— Почему они? Ты тоже. — Наталья глядела победительницей, чувствовала свою власть. — И не веселиться. Ты, например, будешь проводить в лагере беседу о конвейере, агитировать старшеклассников, создавать, так сказать, себе резерв, чтоб не остаться с одной Верстовской, когда пустят новый конвейер…

Она сбила, увела все-таки в сторону с этой Верстовской.

— Что же, Верстовская хуже всех?

— Ну, еще новенького этого можешь оставить на старом конвейере, которого Лиля натаскивает.

— Одна останусь, — прервала ее Татьяна Сергеевна, — но в субботу мне коллектив не трогай. Обойдись без моих. Ведь блоки стоят! Этот цирк, что ты в лагере затеяла, крепко по цеху ударит. И по тебе тоже. Твоя работа не только в песенках и в спорте, для тебя тоже главное — план.

— Верно. А для тебя?

— И для меня, конечно, план. — Татьяна Сергеевна была уже не рада, что разозлила Наталью. — Но я добиваюсь и другого: чтобы люди душой болели за свою работу. А оказывается, болеть не надо, постоят блоки, ничего с ними не сделается.

— Все сказала? — Наталья сурово свела брови. — Чувство ответственности хорошо, когда это честное чувство. Посмотрела бы я на твоих ответственных, если бы им за субботний энтузиазм как следует не платили.

— Выходит, я им плачу? Я виновата, что по субботам работать приходится?

— А кто виноват?

Наталья наступала, говорила о роли коллективного отдыха, о том, что мастер-воспитатель не имеет права недооценивать его. Татьяна Сергеевна поникла: как же можно так — знать одно, а говорить другое.

— Но меня, Наталья, хоть не трогай, освободи от поездки в лагерь. Меня, Зою Захарченко, Соню Климову, Верстовскую…

Наталья смилостивилась.

— Верстовская сама не останется. Зря ты вообще на нее надеешься. Посмотри, кого оставить, только немногих. И вообще посмотри на эту субботнюю работу новыми глазами. Чего в ней больше: пользы для плана или вреда для людей.

Ай да Наталья!

Верстовская согласилась поработать в субботу. Постояла, повздыхала, постреляла глазами туда-сюда, спросила как бы между прочим:

— Лилька придет?

— Когда же? — ответила Татьяна Сергеевна. — У нее билет в кармане.

— А этот, как его… Бородин?

— Бородин, возможно, поработает. Лагерь, думаю, ему еще со школьных лет не забылся, не тянет.

Верстовская тут же свернула этот разговор, перевела на себя:

— Я бы подышала свежим воздухом, но куда уж я без вас! Да и Наталья Ивановна не даст мне там вздохнуть свободно. Обязательно заставит что-нибудь такое делать, за что никто другой не возьмется. Так уж лучше родные блоки до ума доведу.

— И к зарплате набежит лишняя десятка, — подсказала Татьяна Сергеевна.

Верстовская возмутилась:

— Кого любишь, тот тебя больней всех и ущипнет! Когда это я за копейкой гналась? Когда по рублю кому на что собирают, Верстовская всегда — трешку. Забыли?

— Как забудешь, если ты сама помнишь. Я вот думаю, откуда деньги у завода на такую сверхурочную работу?

— Откуда? Из бухгалтерии. Они там начисляют и за всем следят, чтобы было тютелька в тютельку. Дармоеды.

Татьяна Сергеевна строго глянула: это еще что такое? Как понимать?

— За что же ты их считаешь бездельниками?

— Кого?

— Тех, кто работает в бухгалтерии.

— Ничего я не считаю. Просто так говорится. Кто не в цехе, не у станка — все дармоеды.

— И Никитин?

— Он отработал. Пусть не на конвейере, но отработал, пока стал начальником. И вы и Наталья Ивановна. А Багдасарян — дармоед, он после института — в начальники. А в институт из школы. Армия не считается.

— С кем же ты так все высчитала?

— У самой на плечах голова, не кочан капусты.

— Ой, Надежда, пока к жизни не будешь относиться серьезно, не будет тебе счастья.

Верстовская больше не спорила, глядела с сожалением: какое счастье, что вы-то о счастье знаете?

Зоя Захарченко на просьбу прийти в субботу сразу ответила согласием. И добавила:

— Марина и Соломка тоже придут.

Вот уж верно: с кем поведешься, от того и наберешься. Сидят по обе стороны от Зои Марина и Володя Соломин, разговоров особых не ведут, обедать порознь ходят, а припаяны эти ребятки к Зое крепче, чем к родной матери» Зоя не спросила у них, смогут ли, есть ли какие планы на субботу, а уверенно заявила: придут. Марину год назад к ней в ученицы подсадили, Солома — сын соседки, его сама Зоя привела в цех. По виду унылый паренек, без фокусов, и, если бы Зоя под большим секретом не сообщила, что он состоял три года на учете в детской комнате милиции, Татьяна Сергеевна и внимания бы на него особого не обратила: работает, и слава богу, только бы не заснул, носом не ткнулся в электропульт. Лицо такое у парня, как на последней секунде перед глубоким сном.

К Бородину Татьяна Сергеевна подошла с тайным интересом: сейчас увидим, что ты за экземпляр. Статных таких да с таким вот цветом лица сейчас среди вашего брата сколько угодно. Внутри что?