Ефим Зозуля - Исход

— Если не хочешь того же, строй тельца!

— Строй, пока не поздно!

Аарон подумал и сказал:

— Братья! Господь бог наш — господь единый. Я вам советую подождать Моисея. Он не умер! А что касается золотого тельца, то, конечно, это не то, что господь бог, но можно, если вы хотите, построить и тельца. Может быть, через золотого тельца вы придете к господу богу. Может быть, путь постепенный — верный. Принесите золото, и я возведу вам золотого тельца.

Из стана в стан перебросилось живое буйное веселье.

Стоял толстый золотой телец на четырех ногах, и все было так ясно, так понятно.

Вернулась прежняя жизнь, привычная, знакомая. Кончилась суровая тягость непонятной новизны. Милый золотой телец! Как все просто и понятно с ним несложным душам! Старики бились старыми лбами об его неуклюже сколоченные ноги. Женщины в умилении стояли перед ним на коленях и визгливо просили благословения.

Но вскоре и этого стало мало.

Разъяренные люди с мечами в руках носились по шатрам и арестовывали тех, кто не хотел молиться золотому тельцу. Делали обыски, находили золото и кричали:

— Смотрите! Смотрите! У них золото! Они не хотели отдать золото для тельца! Бей их!

Били. Тащили из шатров на песок и проламывали головы. Громили шатры. Гнались за убегавшими.

Но постепенно буйство сменялось весельем. Веселились и, между прочим, били, пока окончательно не увлеклись весельем. Прыгали вокруг золотого тельца, снимали платье, прыгали голые, орали, пели, пили вино. Молодые дурачились, хватали женщин, удалялись с ними под навесы. Старухи выползли из шатров и беззубо хохотали провалившимися ртами. Слава богам! Все кончилось. Стоит золотой телец. Вернулось старое, привычное, понятное.

…Моисей спускался с горы, неся скрижали.

Первый автор шел с первой книгой в руках. Кто поймет, как дрожали эти руки?.. Кто почувствует, как билось сердце Моисея?

Моисей услышал гул.

— Что это такое? — спросил он Иисуса.

— Это гул сражения в стане, — ответил Иисус.

— Нет, это не гул победы и не гул поражения. Гул песен слышу я.

Он приблизился к стану. В угаре криков, хохота, рева, дыма и музыки стоял золотой телец на четырех толстых ногах…

Слезы брызнули из суровых глаз Моисея.

Он поднял скрижали, высоко поднял, бросил на землю и — разбил.

«Люди не доросли до скрижалей!» — горько подумал он.

Моисей внимательно, внимательнее, чем всегда, посмотрел на плотную человеческую резину лица Аарона и спросил:

— Что тебе сделал этот народ, что ты ввел его в такой великий грех?

Аарон ответил:

— Да не возгорится гнев господина моего! Ты знаешь этот народ: он глуп и темен. Он не дорос до понимания господа. Они велели мне сделать им бога. Понимаешь, они заставили!

Моисею не о чем было говорить с Аароном. Он ушел. Ушел на край стана и внешне спокойно, но могуче, оглушая все вокруг себя, крикнул:

— Кто за господа, ко мне!

Один раз крикнул и стал ждать.

Стан замолк. Мрачное молчание сковало людей.

И вскоре раздались шаги. Шли к Моисею. Кто? Люди. Юноши со светлыми глазами, девушки, загорелые воины — все, кто хотел новой жизни, кто не забыл рабства и не хотел вернуться к нему.

Весь день шли. Из всех отрядов, из всех станов.

Когда людей собралось много, Моисей приказал:

— Возложите каждый меч свой на бедро свое, пройдите по стану из конца в конец, от ворот до ворот, и убивайте: кто брата своего, кто друга, кто ближнего. Бейте нещадно! Не жалейте ни отца, ни сына, ни матери. Сегодня посвятите себя господу, чтобы дано было вам сегодня же благословение.

Несколько тысяч человек было убито сразу.

Лежали грудами изувеченные трупы с застывшими мольбами на губах и скрюченных пальцах. Рваное платье, залитое кровью, ненужно пестрело на ненужных ногах, животах, головах и спинах.

Лежали бывшие отцы и матери, дети и друзья, красавицы женщины, умницы и весельчаки, добрые и злые, трусливые и мужественные — всякие, во всем многообразии человеческих отличий, но одинаково повинные в том, что не хотели новой жизни.

— Моисей, Моисей, что сделал ты с нами?

— Моисей, скажи господу, чтобы он пощадил нас!

Моисей молчал. Суровая дума бороздила лоб.

Он прошептал в раздумьи, как бы про себя:

— Господь сказал мне: «Я помилую, кого надо помиловать, и пожалею, кого надо пожалеть».

…А небо жило своей жизнью.

К вечеру на западе собирались все краски и образовывали толпу из разноцветных пятен. Как знатные гости, толпились они вокруг хозяина-солнца, а солнце торжественно удалялось, красное и важное. И разноцветные гости обижались, темнели, вытягивались и расходились. А наутро опять появлялись и ждали солнца, которое важно появлялось, для того чтобы опять разогнать их. Для чего все это?

Моисей шел на гору, долго смотрел на небо, искал бога, одиноко говорил с ним, падал в изнеможении наземь, потом возвращался к людям, и люди опять рождали в ном суровые решения.

Так в одно утро Моисей пришел к спящему Аарону и разбудил его.

— Что заставило тебя так рано прийти ко мне? — спросил Аарон.

— Этой ночью, размышляя о мудрости божественной, я остановился над одним вопросом, — сказал Моисей.

— Над каким?

— Что сказать об Адаме, который грехопадением дал смерти доступ к миру? Долго ли нам осталось жить?

Аарон знал, что бездейственные рассуждения несвойственны Моисею. Разговор Моисея о смерти был страшен.

— Не о моей ли смерти говоришь ты? — дрожащими губами спросил Аарон.

— Да. О твоей. Ты должен умереть.

Аарон похолодел. Мелкая рябь ужаса поползла по спине его — точь-в-точь, как ползет она у всех людей во все времена перед смертью.

— Моисей, брат мой, сердце трепещет во мне, и ужасы смертные напали на меня, — взмолился Аарон.

— Ты должен умереть, — неотвратимо повторил Моисей.

Аарон был уведен на гору и не вернулся.

Люди узнали. Собирались. Говорили.

— Это Моисей убил Аарона из зависти.

Когда Моисей спустился с горы, его спросили:

— Где Аарон?

Моисей холодно ответил:

— Господь принял его для жизни вечной.

— Мы не верим тебе! Ты приговорил его к смерти.

Жалели Аарона. Он был такой покладистый, а главное, такой понятный. Моисей же был суров и требователен.

Даже в пустыне было тесно таким братьям.

Желтые пески пустыни были все так же унылы и бесконечны. Много жизней нашли вечный покой в этих песках, а живые продвигались и продвигались вперед.

Моисей состарился, но твердость и мудрость не покидали его.

«Еще долго будете блуждать в пустыне, — говорил он мысленно народу. — Прямым путем я поведу вас в землю обетованную. Нет! Если прямо привести туда, займется каждый своим полем и своим виноградником. Нет! Надо сначала дух истины господней внедрить в ваши рабские души. Долго еще вам блуждать, долго, долго.»