Владимир Богомолов - Поворотный день

Через две педели, когда на одесских улицах появились бесконечные колонны с красными флагами и лозунгами: «Вся власть Советам!», отец Гали сказал:

— Свершилось! Временное правительство низложено, власть перешла в руки Советов!

А еще через два дня Галя провожала Дундича в дивизию. Он ехал в свою часть по заданию иностранной секции Одесского комитета партии большевиков, чтобы агитировать товарищей защищать Советы.

Посредине возвышался сколоченный из досок помост, перила которого были украшены красно-зелеными флагами Сербии, желто-зелеными — украинских националистов и сине-бело-красными российскими. Серые, будто спрессованные тюки сена, ряды солдат вдоль бараков. Стоявший возле порожек помоста фельдфебель зычно выкликал фамилию. Названный выходил из строя, поднимался на помост и говорил что-то.

Обойдя группу офицеров, среди которых заметил Ходжича, Дундич подошел к солдатам в то время, когда во дворе прозвучала фамилия Данилы Сердича.

— Что тут происходит? — спросил Дундич первого же солдата.

— Агитируют нас господа.

— За что?

Чтобы мы по оставались в России и не шли в Красную Гвардию.

Над головами собравшихся зазвенел голос полковника:

— Господин Сердич, остаешься ли ты в России или возвращаешься в родную Сербию?

Все застыли. Казалось, сердце замерло на миг, дыхание прервалось. Дундич глазами впился в худое лицо Сердича. Данила оглядел всех, повернулся к офицерам и четко произнес:

— Остаюсь в России.

И сейчас же из солдатской толпы, как взрыв, грохнуло «ура». В одну секунду Дундич пересек площадь, вскочил на подмостки, крепко пожал руку другу и крикнул:

— Я тоже остаюсь в России!

Ходжич узнал беглеца. Он побагровел от злости и что-то сказал адъютанту.

— Мы зовем вас, братьи, идите вместе с нами в Красную Гвардию! — говорил Сердич. — Защищайте русскую коммунистическую революцию. Она освободила русский народ от эксплуататоров. Она освободит и нас от королей и помещиков.

Около них появилась плотная фигура адъютанта. Бесцеремонно оттеснив Сердича, он закричал:

— Кому вы доверяетесь, братцы-солдатики? Дезертиру, трусу? — он ткнул пальцем в грудь Дундича. — Ведь он же продался за тридцать сребреников большевикам. А кто такие большевики и их вождь Ленин? Они немецкие шпионы!

При этих словах гнев охватил Дундича. Он не видел Ленина, не читал ни одной его книги, статьи, но из рассказов оживал образ человека, которого нельзя не любить. Все лучшее, светлое, чистое, что превыше всего ценил Дундич в литературных и исторических героях, все это отныне слилось в одном человеке — Ленине.

Дундич не мог стерпеть такого навета. Его тяжелая ладонь припечаталась к красной от натуги щеке адъютанта. Стараясь удержаться на лестнице, офицер схватился за перила. Но они не выдержали многопудовой тяжести и с жалобным треском переломились. Упав к ногам гогочущей толпы, адъютант вскочил, словно под ним была раскаленная плита.

— Разойдись! Разойдись! — пытался перекричать всех фельдфебель.

Но его никто не слушал…

Утром многие бараки лагеря опустели. Почти дивизия ушла во главе с Сердичем на Николаев, Дундич с отрядом поспешил в Одессу.

… Густая темень подкралась к окну. С Дона тянул свежий ветер. На улице хутора лишь изредка проходил пеший или проезжал конный. И время от времени за околицей перекликались дозорные. Дундич тяжело вздохнул и, сложив руки на груди, озорно взмолился:

— Приятели, молю, дайте перевести дух. Ваня, налей чайку.

— Ну хватит, — вступился за своего командира ординарец. — Теперь все ясно. Как товарищ Дундич кадетов лупил, мы уже знаем и еще побачим.

Бойцы и командиры стали подниматься, прощаться. В дверях они столкнулись с вестовым.

— Кто тут товарищ Дундич? — оглядел он всех, доставая конверт. — Приказано вручить.

Дундич вскрыл пакет и, медленно шевеля губами, начал читать послание. Несколько раз поворачивался к Шпитальному, как бы прося у него помощи, но передумывал и снова углублялся в чтение. Наконец сел на лавку, подозвал к столу всех и широко улыбнулся:

— Письмо — красота! — потряс он листом над головой. — На рассвете пойдем беляков лупить. Передай товарищу Буденному, — обратился он к связному, — приказ будет выполнен.

Приказ был таков: выбить белых из села Орловка.

Солнце еще скрывалось за косогором, когда полк Дундича начал наступление на село. Построившись колоннами, кавалеристы пустили коней легкой рысью. Впереди головного эскадрона на рыжем жеребце Мишке ехал Дундич.

Когда до села оставалось с полверсты, конармейцы приготовились к атаке, обнажили шашки. Дундич пришпорил Мишку. Конь прижал уши и галопом поскакал к Орловке. За командиром рванулись другие конники, но не было в полку такой лошади, которой удалось бы догнать дончака.

От села, сверкая саблями и оглашая степь криками, отделились эскадроны белоказаков. Наперерез Дундичу скакал офицер в сопровождении четырех бородачей.

Дундич на скаку перебросил саблю в левую руку, а в правую взял наган. Он превосходно сражался обеими руками, но в сабельных атаках отдавал предпочтение левой.

Подлетев к белогвардейцам, он выстрелил в одного из них. Тот повис на стременах. Но другие не растерялись. Они стали оттеснять Дундича от его полка, прижимая к толстым жердинам прясла. Однако Дундич сам напирал на атакующих, заставляя то одного, то другого прятаться за конские шеи.

Вокруг них уже слышался, словно перестук пулеметов, топот скачущих эскадронов красных. По степи катилось рвущее простор «ура». Это придало Дундичу новые силы. Ударом с плеча он выбил из рук второго бородача саблю. И, когда тот наклонился за ней, молниеносно нанес ему удар. Офицер повернул лошадь к своим и стал звать помощь. Но было поздно.

Когда взяли Орловку, сотник, из неименитых казаков, сказал на допросе:

— Мы ишо издаля признали красного дьявола и дюже хотели взять яво живьем. За яво господин Мамонтов тыщу золотых обещал.

Однажды в разведке отряд Дундича попал в засаду и был крепко потрепан. Некоторые бойцы навсегда остались в степи, наспех зарытые в неглубокие братские могилы, других едва довезли до лазарета.

И хотя задание командования было выполнено — пленный унтер-офицер крепко приторочен к седлу, — невеселым вошел Дундич в штаб полка: двое его лучших разведчиков были тяжело ранены. А тут на него обрушилась новая беда: прошлой ночью умер от тифа полковой врач и на всех раненых осталось две санитарки — Гриппа Зотова да Миля Платова. Они могли сделать лишь перевязку, а двое нуждались в срочной операции.

Попросил Дундич Стрепухова:

— Петр Яковлевич, разреши съездить в соседний полк. Жалко юнаков. Если до утра пули не вынут — умрут.