Владимир Богомолов - Поворотный день

— Поедете со мной на баркас. Вы — поручик Ярцев, я — начальник тюрьмы. Как его?..

— Капитан Черкесов.

Как обычно, Дундич очень быстро принимал решение. Сначала в его голове созревала концовка операции, а детали накапливались уже по ходу ее. Вот и сейчас он все рассчитал. Чтобы добраться до катера на лодке, хватит десять минут, берег вот он — рядышком, а там, на судне, он скажет команде все, что необходимо, лишь бы этот раненый офицер не выдал его. Выдаст — операция провалится. Конечно, Дундич для себя найдет выход. Перестреляет команду, а еще лучше бросит в рубку гранату, прыгнет в лодку. Вдвоем со Шпитальным они наделают шума. Но не это заботит сейчас Дундича. Как увести баржу вверх, хотя бы до Камышина, который вчера взял Буденный, о чем вряд ли знают на буксире?

Где-то за шелевочным забором взвился черно-рыжий столб дыма, раздался грохот, заскрипели доски, задребезжали стекла. И взрыв осенил Дундича.

— О, эврика! — воскликнул он, поддерживая поручика И направляя его к двери. — Ваня, бери сажай в седло. Едем. А ты, — обернулся к часовому, — выпускай их. Гони на берег. Сажай в лодки. Пусть гребут на ту сторону. Уразумел?

Серо-суконная поверхность Волги обдала прохладой, упругой волной прибивала рыбацкую шаланду к берегу. Шпитальный, погружая весла по самый валик, наваливался на них с таким рвением, что уключины готовы были вырваться из гнезд.

— Жми, Ваня! — просил Дундич, оглядываясь на пустынный берег. Вот-вот там могли появиться белые. Тогда они без особого труда расстреляют одинокую лодку, барахтающуюся на высокой зыби.

Поручик, привалившись к борту, с тоской смертника глядел на незадачливого гребца. Наконец он простонал:

— Меньше опускай весло.

Ординарец послушался совета пленника. Теперь он почувствовал, как лодка легче пошла вперед, то зарываясь, то вскидывая над гребнями острый нос. На катере заметили рыбацкую шаланду, и команда, собравшись возле рубки, пристально следила за ней и за тем, что происходило на берегу. Дундич тоже оглядывался назад. К счастью, белые еще не ворвались на набережную: выстрелы гремели где-то на окраине. Стрепухов держал слово. Когда команда катера различила на шинелях офицерские погоны, она стала охотно и дружно помогать Шпитальному советами:

— Загребай левой! Бери выше!

До борта баркаса оставалось метра два. Дундич потребовал бросить причалок. С третьей попытки удалось схватить пеньковую чалку и подтянуть лодку к судну. Дундич, еще раз оглянувшись на город, с помощью матроса поднялся на палубу. Среди черных бушлатов выделил серую шинель поручика, представился:

— Начальник тюрьмы Черкесов. — И, не дав возможности вступить с собой в беседу, приказал: — Это Ярцев. Он ранен. Помогите поручику. Где доктор?

Эта решительность, бесцеремонность чуть не взбесила начальника конвоя, но, стараясь сохранить самообладание, он ответил:

— Доктора нет.

В свою очередь он поинтересовался: разве нельзя было сделать перевязку на берегу? Дундич обжег молодого офицера разъяренным взглядом.

— Не видите, что там творится? Красные ворвались в Дубовку.

— Произошло ужасное, — слабым голосом произнес раненый, не отводя взгляда от лица Дундича. И было что-то недосказанное в этой реплике, сквозила горькая тоска в голосе, но ни начальник конвоя, ни речники не поняли истинного смысла слов поручика.

Побледневший вдруг капитан судна выступил вперед:

— Я говорил, надо сниматься с якоря.

— Чем скорее, тем лучше, — поддержал его Дундич, не спускавший глаз с Ярцева. Но тот, кусая до крови губы, теперь думал лишь об одном, как скорее прекратить свои мучения. — Иван, — распорядился Дундич, — помоги отвести господина поручика в кубрик. Надеюсь, бинты, вата у вас есть? — повернулся к речнику.

— Разумеется. Тащи якорь! — крикнул капитан на баржу, когда моторист спустился в машинное отделение. Загремела тяжелая якорная цепь, наматываясь на барабан лебедки.

— Сколько их там? — кивнул Дундич на баржу.

— Около трехсот. У меня приказ: в случае чего затопить баржу, — попытался восстановить свое единоначалие поручик, видя, что судно заражается анархией.

— Передайте их мне. Я подпишу бумагу.

Капитан катера озабоченно глянул на Дундича, потом на поручика. Для него главное сейчас было увести судно из-под обстрела, который мог начаться в любую минуту. Он готов был отдать команду обрубить канат. И черт с ней, с баржой и тремястами арестантами. Он осуществил бы свой замысел, если бы не конвоиры. Перевозить их на катер ему не хотелось по двум причинам. Первая — терять драгоценное время, вторая — подвергать судно перегрузке.

— Решайте, господа, — обратился он к офицерам. — Времени в обрез.

Дундич давно уже решил увести баржу в Балыклей. Он это сделает любой ценой. Пристрелить нагловатого поручика внутренних войск не составляет особого труда. Но этот вариант он оставит на крайний случай, если тот не подчинится ему, старшему по званию. Будет совсем неплохо, если он доставит в штаб Буденного двух белых офицеров. Правда, на Ярцева мало надежды. Но этот ретивый стригунок пригодится — ведь он только что из Царицына. Вот почему Дундич набрался терпения и ждал, что ответит поручик. Офицер, удовлетворенный тем, что капитан не дает команду на отправку судна, а прибывший на катер начальник тюрьмы, хотя и старший по званию, терпеливо ждет его окончательного мнения, смягчился.

— Что вы предлагаете? — обратился он к Дундичу.

— Гнать на Балыклей.

— А вдруг и там красные…

— Откуда, с неба?

— А здесь откуда? — с порядочной долей иронии поинтересовался начальник конвоя.

— Прорвались из Ерзовки, — не моргнул глазом Дундич, давая понять, что красные появились со стороны Царицына, а не Камышина.

— Господа, — нетерпеливо показал на часы водник, — время…

— Хорошо, — согласился с Дундичем поручик. — Под вашу личную ответственность. Пошел! — отдал он приказ капитану и направился в кубрик.

Дундич неотступно последовал за ним. Его волновал один вопрос: как поведет себя Ярцев, узнав, что они взяли курс на Балыклей? Ведь ему одному известно, что доставивший его на катер офицер никакой не начальник тюрьмы.

Ярцев лежал с закрытыми глазами на узком длинном рундуке, заменяющем скамейку и кровать в тесном кубрике. Шпитальный приподнялся, готовый в мгновение ока исполнить приказ своего командира. Но Дундич успокоительно кивнул ординарцу. После этого Иван приложил палец к губам и прошептал:

— Задремал.

— Иди наверх, гляди, чтоб не свернул с курса, — распорядился Дундич, приближаясь к иллюминатору.

За мутными стеклами вздрагивающего корпуса хлестала накатистая волна. Наверное, от этого в кубрике было сумрачно и свежо. Такое же ощущение, очевидно, было у начальника конвоя, потому что он, усевшись на противоположную скамью, глубоко закутался в шинель. Дундичу показалось, что белогвардеец продолжает рассматривать его с недоверием, и вот-вот может наступить момент, когда он наберется мужества и потребует предъявить документы. Но прошло несколько минут, а офицер молчал, испытующе разглядывая «начальника тюрьмы». Впрочем, теперь, когда они остались наедине, Дундича мало тревожила настороженность поручика. С Ярцевым тот не мог переброситься даже парой слов, чтобы получить подтверждение своим догадкам, а с бухты-барахты требовать удостоверение личности вряд ли осмелится.