Татьяна Назарова - Первые шаги

Еще до официального сообщения железнодорожной администрации о забастовке Савин созвал членов биржевого комитета, и была послана телеграмма купечества Столыпину.

Министр внутренних дел проявил на этот раз большую оперативность — на второй же день пришел ответ, с выговором генерал-губернатору края.

«…Если бы вы хотели навести порядок, то могли бы это сделать беспрепятственно. Военное положение в Степном крае не отменено», — телеграфировал Столыпин губернатору.

Вавилов со своей стороны решил принять меры к ликвидации забастовки. За последнее время ему удалось подружиться с Александром Белоконь, членом комитета. Через него он и решил действовать — ведь кадры железнодорожников уже были не те, что раньше.

Поздно вечером Вавилов пробрался незаметно на квартиру к Белоконю.

— Саша, друг! Что делать? Пойти к Максиму — опять еще в меньшевики попаду! — говорил он взволнованно. — Душа болит у меня за рабочих. Ведь купчины наши телеграмму Столыпину послали, и ответ получен. Распояшется теперь реакция. Последние старые кадры потеряем. Может, омские уже стали на работу, ничего ведь не известно. Вся гроза на нас упадет…

Белоконь и раньше был паникером и легко поддавался меньшевистскому влиянию. Слова Вавилова быстро вывели его из равновесия.

— Ружин за старые кадры душой не болеет, — говорил он, расхаживая по комнате. — Вишь, омичи прекратили забастовку, а наши бастуй! Сейчас же своих ребят соберу. Пойдем завтра по квартирам, разъясним…

— Только обо мне не поминай, — горько усмехаясь, попросил Константин. — И так меня задергали совсем.

— Будь покоен, не подведу. Мы с тобой не гастролеры. На таких, как мы, подполье держится, — ответил Белоконь.

С прежними предосторожностями, ни с кем не встретившись, Вавилов вернулся домой.

Белоконь выполнил обещание. Не поставив ни о чем в известность комитет, он и его товарищи на следующий день пошли по квартирам железнодорожников, агитируя за прекращение забастовки. «Омичи стали уже на работу», — говорили они. Забастовка сорвалась.

Губернатор края действительно лично пожаловал в Петропавловск, и со дня его прибытия начались аресты среди железнодорожников. Военное положение использовали полностью.

Боясь, что его роль в срыве забастовки может быть разоблачена, Вавилов позаботился, чтобы одним из первых был арестован Белоконь, и через неделю Александра вместе с тринадцатью слесарями уже повезли в Вологду. После этого Константин спокойно возмущался тем, что кто-то спровоцировал срыв забастовки.

— Все равно репрессии на нас сыплются как из рога изобилия, — говорил он Ружину. — Если бы не провокация, то по крайней мере мы добились бы результата, а то и в глазах омских товарищей себя позором покрыли. Они своей цели достигли — всех уволенных приняли на работу. Кто-то связался, Максим, с охранкой, надо выявить его во что бы то ни стало…

Нет ничего тяжелее, как знать, что один из товарищей волк в овечьей шкуре. Комитетчики ходили хмурые. Возникшее подозрение мучило каждого. И, кроме того, из рядов организации одного за другим выхватывали сильнейших товарищей. Ружин, издерганный вконец, писал в Омский партийный комитет отчаянные письма, требуя помощи. Его мучило еще и то, что в последнее время за ним постоянно тянулись «хвосты». Меняя каждую ночь место ночлега, Максим все же не был убежден, что его не выследили.

Плюхин считал, что с руководителем подпольщиков будет покончено днями. При встрече с Вавиловым он сказал:

— Теперь нужно забрать без шума этого Ружина, и настанет покой.

«Верба» усмехнулся. Это не так легко. Всех квартир Максима он не знает. Сегодня вот назначена встреча у Мезина, но Степаныча Константин твердо решил не выдавать: если все же придет революция, Мезин будет живой свидетель его, Вавилова, революционной деятельности. Все надо предвидеть…

Пряча пачку кредиток, провокатор заверил шефа, что Ружина обязательно выследят.

Чтобы достойно почтить высокого гостя, Савины устроили у себя бал, с ужином после танцев. Съезд начался после девяти часов вечера. Калерия, сверкая бриллиантами, встречала гостей у входа в гостиную.

Первым, на правах друга дома, явился Виктор Михайлович Коломейцев.

— Вы чудное видение, — говорил он, целуя ручки хозяйки. — Наш гость будет ослеплен.

Калерия Владимировна подарила его ласковой улыбкой и незаметным движением спустила узкую бретельку платья — пусть ничто не скрывает ее точеных плеч.

Полковник Шмендорф вошел, как всегда, военной походкой впереди супруги. Окинув критическим взглядом воздушный наряд хозяйки и чуть дольше задержав его на бриллиантовом ожерелье, он небрежно поцеловал кончики тонких пальцев, сказав:

— Сегодня вы Афродита, выступающая из пены морской. Можно пожалеть, что пена слишком высоко захлестнула вас.

Хозяйка засмеялась и пошла приветствовать Эмилию Карловну и других гостей, беспрерывно появляющихся на пороге гостиной.

Молодые супруги Сонины приехали незадолго перед прибытием генерал-губернатора. Серж, ставший теперь Сергеем Ефремовичем, старался добросовестно выполнять обещание, данное родителям Даши перед свадьбой.

Одевался он по-прежнему изысканно, но уже, как подобает серьезному человеку, наследнику разгуляевских миллионов, говорил солидно, тоном подчеркивая значительность сказанного. Под руководством тестя Серж изучал торговое дело и кое в чем проявлял способности. С Дашей всегда был ласков, учил ее светским манерам, сам заказывал ей наряды.

Целуя руку своей бывшей любовницы, он окинул рассеянным взором ее туалет и украдкой сравнил обеих женщин.

«Даша, конечно, не так эффектна, как Савина, но очень мила», — подумал он.

Молодая мать в своем простого покроя платье из ярко-синего шелка, выгодно оттенявшего темно-русые волосы и румянец на смуглых щеках, выглядела стройной и юной. Она скромно улыбалась на комплименты хозяйки. Муж подал ей руку и повел в глубину зала.

— Чудесная пара! — говорила Калерия Владимировна гостям. — В наш прозаический, денежный век — и такая романтика! За одно то, что Семен Данилович благосклонно отнесся к любви этих детей, он достоин всяческого уважения…

…Не удалось Сидору Карповичу посмеяться над Разгуляевым, навязав ему Сержа в зятья. Семен Данилович заставил Савина самого приехать сватом, угрожая открыть его подлость, причем пригласил к себе перед этим всех важных купцов города.

— Что ж, Сидор Карпович! Я своей дочери не враг. Была бы настоящая любовь, я за деньгами не гонюсь. Парень сирота, у тебя в доме воспитывался, худому ты, поди, не научил. Будет Сергей мне за сына, раз они с Дашей полюбили друг друга, — ответил он Савину на сватовство и вместе с женой торжественно благословил молодую пару.