Татьяна Назарова - Первые шаги

— Подождите конца месяца, он им покажет, почем фунт гребешков, — говорили кто поосторожнее.

Но месяц кончился, и как раз у Топоркова и Кокобаева ничего не вычли по штрафам. У шахтеров стали появляться мысли о том, что от мастеров можно защищаться. Когда об этом заговаривали при Топоркове, он к слову рассказывал про забастовки рабочих, вспоминая забастовку в Караганде.

— Сообща рабочим легче защищаться, — внушал он. — Тогда всего два дня побастовали и то немалого добились. А кабы дальше держались крепко, разве то бы было?

Друзья его уже знали, что они с Исхаком в 1901 году в Караганде работали.

А друзей у них с Исхаком с каждым днем становилось больше. Когда заканчивался рабочий день, Исхака земляки тянули в свои землянки.

— Пойдем, батыр, песню споешь, новости скажешь, — просили молодые жигиты, и Исхак, поужинав, немедленно уходил к ним.

Он рассказывал о рабочих депо, среди которых есть и казахи.

— Русские, казахи — все вместе, мастеров с плетьми нет, казахов не ругают, — говорил он.

Слушатели удивлялись — они никогда в русские бараки не ходят.

— Мы с Ваней друзья, вместе бараке живем, — указывал им Исхак. — Никто из шахтеров меня не гонит…

— Ты балуан [4] Балуан — борец, силач. ! — произносил кто-нибудь неуверенно, другие, подтверждая, кивали головами.

Исхак смеялся и брал домбру — песне больше верят!

Топорковым чаще других завладевал Андрей Лескин. Он жадно выспрашивал обо всем, любил рассуждать о политике.

— Вот ты, Ваня, говоришь, что рабочие в России забастовки устраивают, заставляют хозяев уступать. Так ведь они все русские, а у нас киргизцев наполовину, разве с ними сговоришься? — однажды сказал он.

— Нам перво-наперво сдружить всех шахтеров надо, Андрюша! Киргизцы такие же люди, что и мы, — ответил ему Иван. — Начальство нарочно ссорит одну нацию с другой, тем и держится. Если все бедняки, какой бы нации они ни были, заодно возьмутся, так начальникам на нашей шее не усидеть.

Андрей задумался и долго молчал. Потом сказал весело:

— А ведь правда твоя, друг! Ой, и запляшет Фелль, коль мы все откажемся в шахты лезть!..

С помощью Андрея Топорков и начал борьбу за объединение русских шахтеров с казахами.

В одну из суббот Исхак после короткого разговора с Топорковым ушел к землякам, а Топорков позвал Андрея погулять по поселку. О чем друзья говорили во время прогулки, никто из шахтеров не знал, но всем бросилось в глаза, что Андрей весь вечер больше обычного дурачился и часто кидал на Топоркова задорные взгляды.

Утром, как только кончился шахтерский скромный завтрак, Андрей взял у своего соседа гармонь. Играл он хорошо, о том все знали, и к нарам, на которых сидел молодой шахтер, сразу потянулся народ с обоих концов барака.

— Давай, друг, споем, чтоб дома не журились! — крикнул издали Иван и затянул высоким тенорком:

К нему присоединились десятки голосов, одна песня сменяла другую. Гармонист с залихватским видом подыгрывал поющим.

— Эх, поплясать хочется, да тесно тут. Айда, братва, на улицу! — весело предложил Иван.

Андрей встал, передвинул шапку набекрень и, поправив ремень на плече, двинулся к выходу. За ним повалили гурьбой обитатели барака.

Пел во всю силу легких Андрей, играя «страданья». Шапка чудом держалась у него на макушке, он с лукавой улыбкой подмигивал девушкам.

Пока вслед за гармонистом и Иваном подошли к казахским землянкам, собралось полпоселка. Исхак с друзьями вышли навстречу, за ними появились и другие.

Лескин заиграл в быстром темпе «Камаринского», и Иван понесся лихо в присядке. Махая рукой казахам, он кричал:

— Давай ближе сюда, здесь шкуру дерут одинаково — что с киргизов, что с русских!

Исхак переводил его слова по-казахски. Рабочие хохотали.

— Ай, парень, огонь! Такого никто не испугает!

Русские и казахи смешались в одной толпе. Иван вытащил на круг плясунью. Выскочили еще несколько парней. Веселье все нарастало.

Когда Андрей устал играть и гармонь смолкла, Исхак заставил спеть под домбру одного из казахов, а сам переводил песню на русский язык.

— Ишь ты, как ладно поет! — говорили старые шахтеры.

— Заходи к нам, смотри, как живем, — кончив петь, по-русски сказал певец и широко открыл дверь землянки.

— Ходи, кунак, ходи! — на ломаном русском языке приглашали казахи.

Вслед за Иваном и Лескиным народ начал втискиваться в землянку.

— Хороший хозяин и собак в таких закутках не держит! — говорили возмущенно русские рабочие, присматриваясь в полутьме.

— Сволочи! Как изгаляются над киргизцами! — возмутился седой шахтер, сосед Исхака на нарах. — Их бы самих сюда, не помогли б духи, сколь бы ни прыскались…

— У нас плохо, а здесь и совсем жить нельзя! — раздавались сочувственные женские голоса.

Казахи, понимающие по-русски, признательно улыбались и тут же переводили слова русских на родной язык.

С этих пор вечерами, на огонек, в русские бараки стали частенько заходить казахи. Воскресные гулянки в рабочем поселке стали традицией. Когда наступила теплая пора и зазеленели лужайки, все с утра высыпали за поселок. Молодежь плясала, пела песни. Боролись в обхват и на поясах. Старшие группами лежали на мягкой траве, греясь на солнышке и дружелюбно беседуя — русская и казахская речь звучала вперемежку. Администрация оказалась бессильной перед все более крепнувшей дружбой: плети из рук мастеров исчезли, они теперь отводили душу руганью да штрафами.

Месяца через четыре Топорков в воскресенье предложил Андрею:

— Ведите гулянье без меня. Я сегодня другим займусь.

Андрей понял его без объяснений: они уже давно толковали обо всем откровенно.

Когда барак почти полностью опустел, Иван пошел к маленькому домику на краю центральной части поселка, занятой домами служащих. Там в одиночестве жил Петр Михайлович Топорнин.

Шахтер застал штейгера лежащим на деревянной кровати с книжкой в руках.

«Бедно живет, — подумал Иван, оглядывая скудную обстановку. — Да ведь и то сказать: платят ему не так уж много, только что отдельная квартира. Да еще, поди, семье посылает».

— Садись, родственник! — шутливо приветствовал его штейгер, подвигая некрашеную табуретку. — Гостем дорогим будешь!

— И то, не по делам к тебе пришел, Петр Михайлович. По душам поговорить хочу, — ответил значительным тоном Иван, присаживаясь у стола.

Топорнин посмотрел на шахтера острым взглядом, потом, подойдя к дверям, накинул крючок, поправил занавеску на окне и только тогда сел против него за стол.

…Иван понравился штейгеру с первой встречи. Наблюдая за новыми шахтерами, штейгер начал догадываться, что неспроста приехала к ним эта пара. Когда до него дошли слухи, что Топорков и Кокобаев в девятьсот первом работали на карагандинских копях, он понял, почему фамилия Топоркова ему сразу показалась знакомой: ведь сам Топорнин тогда уже работал на руднике и знал о забастовке. «Значит, и на рудник за тем же приехали», — решил он.