Гавриил Троепольский - Собрание сочинений в трех томах. Том 3.

Я не заметил, куда делись побежденные женихи — их уже не было. Не заметил потому, что так захватывающе было зрелище с подарком.

Супруги ушли в старые камыши пешком. Впереди шел он, за ним — она. Шли медленно, тихо, степенно, как от церковного аналоя, освещенные уже ярким солнцем.

Кроншнеп прокричал свое «тоу-у! тоу-у!».

Захар Макарыч вздохнул и сказал первые слова за всю зорю:

— Диво! Чистое диво! Пятый раз смотрю, а все интересно… Ка-ак он к ней шел! Ты только подумай: откуда это у птицы такая ласка? Ведь цапля, если сравнить с другими птицами, урод, а, поди ж ты, какая нежность, какой обряд… И, главное дело, подарок от жениха обязательно.

Все это он говорил в каком-то раздумье, тихо, удивленно, а на его грубом лице сияли голубые глаза, ничуть не тронутые возрастом.

Когда же я рассказал ему, как толкунчики, насекомые, перед спариванием преподносят подарок самке, то он сложил руки на груди крест-накрест, закатил глаза, собираясь тут же умереть от удивления, и воскликнул:

— Помрачительно! Тыщу лет живи — всего не узнаешь!.. Удивленье! Ей-право, удивленье. Понимаешь, Тихон Иваныч: вот я уже, пожалуй, старик, а все это занятно. — Но почему-то он еще раз вздохнул все-таки.

Мы выехали из засады и наладились возвратиться на остров Далекое, так и не разрядив ружья за эту зорю.

И вдруг… выстрел! Где-то неподалеку от нас, по направлению к руслу, кто-то охотился. Прислушались. Отчетливо донесся неосторожный, сильный всплеск весла: настоящий охотник не болтает веслом, как мешалкой в кадушке.

— Кто бы это мог быть? — спросил я вполголоса. — За всю зорю ни единого выстрела, а теперь вдруг…

— А ну-ка, поедем туда, — сказал Захар Макарыч.

Не дожидаясь согласия, он оттолкнул челнок.

Метрах в четырехстах от нас мы обнаружили торчащую из засидка корму челнока. Подъехали. Там сидел Петька Плакун.

— Ты чего стрелял? — спросил Захар Макарыч.

— Промазал, — ответил Плакун, казалось, безразлично.

— Почему не в зорю, без времени? В кого?

— Опоздал я на зорю.

— Стрелял в кого? — настаивал Захар Макарыч.

— Да в селезня же, в селезня. Чего пристал?

— Без зари он не сядет. Нет, постой! — Захар Макарыч подтянул свой челнок, перехватившись за камыши, и уже буквально зарычал, глянув под корму: — Да ты что же натворил, чертова рожа?! — Он перечислил в качестве приложения несколько не очень печатных слов и выхватил из челнока Плакуна убитую утку-самку. — Что ты делаешь, гад заморский?!

— Я, я… нечаянно, — пытался оправдаться Плакун.

— Ах ты нечисть! — ревел Захар Макарыч. — Миллион раз нам долбят: «Не тронь утку весной». Ты кого убил? Мать убил. Двадцать голов от нее было бы осенью, а ты, подлец, убил мать. Давай билет охотничий! Давай сюда, рыло!

— А кто ты такой, что я тебе билет выложу? Отвяжись. Присучился… Ну убил, ну нечаянно. С кем не бывает.

— Ни с кем не бывает! Ни с кем! Только с тобой! Ты хам в природе. Хуже зверя, сказать тебе прямо.

— Если ты еще раз скажешь такие гадостные слова, я тебе! — Плакун погрозился кулаком.

— А ну, подавай сюда билет, — потребовал и я, помогая Захару Макарычу и стараясь сохранить спокойный вид.

Плакун крикнул:

— Никакого билета не дам! — И схватился за ружье.

Мы прижали оба челнока к бортам Плакуна.

— Ружьецо положи, — теперь спокойно сказал Захар Макарыч. — Стрелять ты в нас не будешь. Вот так. Три челнока из камышей не спихнешь. Сиди аккуратненько и не топорщись. А я кликну сейчас Алешу.

При этом он отнял у своего ружья цевье, потом стволы. Провел языком по губам, приставил к ним ствол и издал такой сильный трубный звук, что похоже было на охотничий рог. Так повторил трижды: протяжно и требовательно. Это был наш условный сигнал опасности.

Плакун снова пытался угрожать ружьем, пробовал выехать из засидка, но Захар Макарыч, держа утку за лапки, замахивался на него и рыкал:

— Сиди!

— Сколько сидеть? — кричал тот.

— Цыц!

Вдруг Плакун шагнул в своей лодке, очутившись лицом к лицу с Захаром Макарычем, схватил его за грудки и, как хорек, накинулся, взвизгнув:

— Убью-у!

Я схватил его за руку, но он отмахнулся, отступив, а я чуть было не полетел в воду. Плакун оттолкнул наконец свой челнок, оторвавшись от нас.

Тогда я сказал:

— Плюнь, Захар Макарыч. Приедем домой, составим акт и передадим в суд.

— Суд на такую сумму не принимает, — зло усмехнулся Плакун, уже наладившись ускользнуть.

— Егерю передадим! — грозился я.

— С нашим удовольствием, — загадочно сказал Плакун и поехал.

Из протоки, широко взмахивая веслом, стоя в челноке, показался Алеша Русый. Он увидел всех нас троих, о чем-то, наверное, догадался и с ходу подошел к борту Захара Макарыча.

— Что за крик? — спросил он.

— Вот смотри. — Захар Макарыч показал утку и ткнул пальцем в сторону Плакуна.

Тот уже был метров за сто от нас. Но Алеша, взяв в руки утку, окликнул строго:

— Петька!

— А? — отозвался тот.

— Постой-ка.

Петька стал.

— Давай сюда, — позвал Алеша.

Петька, к моему удивлению, повернул назад и подъехал. Лицо его теперь уже было трусливое и жалкое.

— Ты? — спросил Алеша, протянув утку.

— Я ж… нечаянно, — съежился Плакун.

— Билет, — тем же спокойным тоном потребовал Алеша.

Плакун отдал охотничий билет без единого слова. Тогда Алеша взял Петьку за шиворот, как котенка, и, так придерживая, ударил его уткой по лицу. Потом еще раз. Плакун — ни слова, ни звука! Алеша — тоже. Так он огрел его раз пять-шесть и спросил:

— Будешь?

— Не буду…

— Не надо, Алеша… не бей! — просил Захар Макарыч. — Не надо.

Я взглянул в его сторону. Лицо его выражало жалость: он не мог смотреть, когда бьют человека. Впрочем, он так и дополнил:

— Человек же!

— Кто? Петька? Плакун чертов, вот он кто. — Алеша обратился наконец к Петьке: — Я бы тебе тут молотьбу устроил, если бы… не они. — Алеша указал в нашу сторону. — На билет, разнесчастный. — Алеша бросил ему в челнок билет и утку и добавил: — Брысь отсюда!

Плакун — ни слова. Он поехал и поехал себе, утираясь рукавом.

— А зачем же отдал билет и утку? — спросил я у Алеши.

— Длинное это дело: к егерю, потом акт, потом к областному инспектору, потом штраф… в один рубль. И — только. А так-то крепче и дельнее действует на Плакуна.

— Не надо бить, Алеша, — убеждал Захар Макарыч. — Да еще по лицу…

— А разве я его бил? Ничуть! Так просто: уточкой его, уточкой, похабника. Ни разу не прикоснулся кулаком, клянусь…

— А вдруг он да пожалуется на тебя в суд за побои? — спросил я.

— И не подумает. Я его характер знаю… Ведь совсем отучил от браконьерства, а вот опять… отрыжка образовалась. Теперь уж конец. Все. Плакун не убьет утку. Может, будет человеком.

В глухих камышах свои законы — Алеша знает их лучше меня. Когда он, например, обнаружит браконьерскую сеть на реке, то поступает очень просто: поднимает ее в средине, берет свой охотничий нож и перерезает пополам; иногда же вынимает при этом и замаскированный кол-притычку, чтобы половину сети снесло течением. Попробуй поставь еще раз! Там, где охотится Алеша, браконьеры чувствуют себя неудобно.