Гавриил Троепольский - Собрание сочинений в трех томах. Том 3.

— Тьфу! — плюет Пшеничкин. — Не дам никакой работы!

— Ну и ладно. Пойду домой.

Под общий смех Игнат медленно и лениво пошел домой, волоча за собой лопату.

— Дых сперло, — повторил он. — Я тоже человек, а не противогаз.

— Игнат Прокофьевич! — окликнул его Шуров.

— Ну? — обернулся тот.

— А кто же будет работать за тебя? Зерно-то надо выгребать?

— Надо.

— Весна дружная — через недельку-другую сеять будем. Семена для прогрева приготовить надо?

— Надо.

— Кто же будет работать? Ты не хочешь пыли. Другой не захочет…

— Да, да… Плохо, плохо…

Шуров спокойно убеждает:

— Может, сегодня поработаешь, а на завтра подумаем? Весна. Сев. Понимаешь?

Игнат медленно-медленно возвращается, глядя под ноги. Он нагнулся на проталине, внимательно посмотрел и вдруг торжественно заявил, показывая в двух пальцах сорванную зеленую травинку:

— Травинка! Снег еще не сошел, а травинка!

Все улыбаются: Игнат умеет «заговаривать зубы». Он принялся за работу, но работает «шаляй-валяй». Тося, указывая на Игната, спрашивает Пшеничкина:

— Он в вашей бригаде?

— Горе мне с ним! Ни на одной работе не удержишь.

Игнат прислушивается к их разговору, лениво шевеля лопатой. К нему подходит Никишка Болтушок:

— Товарищ Ушкин! Поскольку ты приступил к работе, постольку ты должон работать, а не шевелить лопатой, как вол хвостом. Что есть лопата? Лопата есть орудие для рук человеческих, которая может и должна оказать помощь в подготовке к нашей дорогой посевной кампании.

Игнат делает блаженное лицо, изображая, что он слушает знаменитого оратора. Он чуть приоткрыл рот, снял шапку, облокотился на лопату. Весь он — сплошная молчаливая ирония по отношению к Болтушку.

— Дорогой посевной кампании, — повторяет он за Болтушком.

— Товарищи женщины! — обращается Болтушок к работающим женщинам и развертывает блокнот, видимо, с намерением говорить «речь».

— Кто это? — спрашивает Тося.

— Никифор Пяткин, — отвечает Алеша.

— Никишка Болтушок, — поясняет Евсеич, появившийся снова невесть откуда. — Яйцо такое бывает бесполезное — болтушок.

— Товарищ Пяткин! — окликает Шуров, перебивая Болтушка.

— Некогда, — отвечает за Пяткина Игнат. — Сейчас «углублять» будет и «глянет внутрь».

Но Никишка услышал Шурова, оторвался от блокнота и произнес:

— Перервусь на несколько минут.

Никишка важно подходит к Шурову и другим:

— Агрономическому персоналу, борцам за семь-восемь миллиардов — пламенный привет! — говорит он серьезно, шмыгая конопатым, как перепелиное яичко, носом. — Какой вопрос будем дебатировать? — И бесцеремонно садится на штабель мешков, выше всех. Закуривает, сосредоточенно курит, сплевывая в сторону.

— Дело вот в чем, — говорит Шуров. — Забронированного к весне сена оказалось меньше, чем числится по сводкам. Вы были в комиссии по обмеру стогов. Не можете сказать мне данные обмера? Надо вновь подсчитать.

— Значит, дебатировать вопрос насчет сена. — Болтушок вздохнул, взялся двумя пальцами за подбородок, потупил взгляд в землю и продолжал: — Та-ак! Все эти вопросы мы с вами оследовать имеем полный цикл возможности, тем более, я, как член комиссии, имел присутствие при обмере и освещение вопроса могу произвести.

Тося и Пшеничкин, отвернувшись, фыркнули в ладони, глядя друг на друга. Евсеич, потряхивая кнутовищем, глядит то на кнут, то на Болтушка.

— Да не дебатировать нам надо, — говорит Шуров. — Есть ли у вас записи обмера?

— Как?..

— Записи обмера.

— Та-ак!.. Обмеры сдали в правление, а вопросительно качества — знаю, уточнить надо и согласовать надо… Надо на заседании правления — обсудить в корне…

— У меня дел много — некогда «дебатировать». Люди работают, а вы дебатировать собираетесь.

Болтушок обиделся. Морщинки на лбу прыгнули вниз. Игнат зашел позади штабеля, на котором сидит Болтушок.

— Не-ет! Пойдемте в правление, сядем честь по чести и продебатируем согласно формы. Что есть форма, товарищи!.. Не нами придумано — не нам и отдумывать назад. Мы должны со всей силой…

Но в этот момент Игнат вытащил мешок с противоположной стороны штабеля. Штабель развалился, и Болтушок, при последних словах, покатился вместе с мешками вниз.

— Да ты не падай! — «поддержал» его Игнат. — Разве ж можно на штабель садиться? Ай-яй-яй! Только начал «уточнять», и вот тебе раз: «всей силой» рюхнулся. Беда-то какая.

Он говорит невозмутимо, будто ничего не случилось, и начинает шевелить лопатой зерно.

Смеются в зернохранилище, смеются у триера, смеются Шуров и Пшеничкин. Тося смеется от души. Но Игнат не двинул и бровью. Болтушок отряхнулся, залез за шиворот пальцем, покрутил шеей.

— Ты что ржешь? — обратился он к Тосе. — Слыхал — агрономша. Ученый человек не должон уметь смеяться. А ты! За что мы вам и деньги платим?!

Тося смущена и обижена.

Болтушок важно уходит.

Шуров, Пшеничкин и Тося идут в правление. Тося в середине.

— Вы не обращайте внимания на Болтушка, — говорит Алеша.

— Нельзя не обращать внимания, — перебивает Шуров. — Надо проникнуть в самую суть человека.

Тося недоуменно смотрит на Шурова.

— А это что — входит в обязанности агронома?.. А Я думала так: главное — агротехника, урожай… Практика…

— Самая необходимая практика, Тося, — научиться узнавать людей. Будет вам и агротехника, и урожай. Все будет. А сейчас пока устроим вам квартиру, — говорит Шуров.

— Обратимся к Прохору семнадцатому, — загадочно говорит Алеша. Он пробует улыбнуться, но с досадой произносит: — Эх!

— А кто такой «Прохор семнадцатый»?

— Тс-с… — предупреждает Шуров Алешу и объясняет Тосе тихо: — Семнадцатый председатель, начиная с организации колхоза. Было даже так: два председателя за один год сменилось.

— А Самоваров давно в колхозе?

— С месяц всего-навсего, — отвечает Шуров.

— В артели жестянщиков его прозвали «королем», дополнил Алеша.

— Да-а, — многозначительно произнес Шуров. — Ну! — сразу весело заговорил он. — К Самоварову насчет квартиры.

Правление. Большая комната. Счетовод Херувимов приветствует вошедших и подает поочередно руку.

— Дома? — спрашивает Шуров, указывая кивком на дверь с табличкой «Председатель колхоза тов. Самоваров П. П.».

Шуров легонько стучит в дверь.

— Кто? — вопрошает зычный бас.

— Можно?

— Кто, спрашиваю?

— Шуров.

— Подождешь. Занят.

Все трое садятся на лавку.

— Что это значит? — спрашивает Тося.

— Обычное явление, — отвечает Шуров.

Входит Катков Митрофан Андреевич со свертком в руке. Знакомится с Тосей. Развертывает сверток на столе.

— Вот, Петр Кузьмич, — говорит он тихо. — В этом поле велит сеять свеклу по весновспашке, а вику переносит на зябь. И картофелище велит пахать на тридцать сантиметров — не мельче — под овес. А ваш план — фьюить!