Борис Полевой - Современники

Артистов на стройке встретили радушно. К пароходу высыпала целая толпа. Всем преподнесли по букету. Михаил Силыч был обрадован такой встречей и все же невольно озирался кругом, стараясь разглядеть среди коричневых, загорелых лиц человека в рубахе с низким, завязанным шнурочком воротником и с висячими усами. Усевшись в машине возле начальника политотдела, он не удержался и спросил, был ли среди встречавших экскаваторщик.

— Никита Остапыч? Он сейчас в забое. А вы его знаете?

— Нет. Так… слышал… в газетах читал, — соврал почему-то Михаил Силыч.

За «победами», в которых ехали артисты, шел целый караван грузовиков со встречающими. Все же певца огорчало, что среди них нет человека со странной фамилией, которого он никогда не видел в глаза.

— Хорошая голова этот Никита Остапыч! — продолжал разговор начальник политотдела. — Наша гордость. Он тут такую выработку показал в прошлом месяце — все ахнули. Впрочем, дело не в цифрах. Остапыч — это целая школа. Он…

— А он будет на концерте?

— Ну как же! Со всем своим экипажем. Для них я приказал все правое крыло второго ряда оставить… Да, простите, я и забыл: это же он и сагитировал вас сюда приехать.

— Меня не надо было агитировать, — сухо ответил Михаил Силыч и замолчал на всю дорогу.

Огорчение перерастало в обиду на Божемого. Он, Матвеев, всенародно известный певец, приехал сюда в ответ на его приглашение. Привез великолепную бригаду. А тот даже не встретил! Не может быть, чтобы на такой огромной стройке, что вот уже полчаса тянется за стеклами машины, не нашлось человека, который смог бы его заменить. В театре и то заменяют исполнителей, а ведь это театр, и исполнители — единственные в своем роде… Певец дал себе слово ни за что не смотреть на правое крыло второго ряда.

Он так и сделал, когда во фраке быстрым шагом вышел на летнюю сцену, прикрытую изящной раковиной. Перед сценой, на склонах естественного холма, расходились радиусами ряды. Задние ряды терялись во мраке, как бы вливаясь в темноту леса, покрывавшего холм. Глубокое звездное небо служило потолком амфитеатра. Но раковина была построена так, что резонанс был великолепный. Голос певца, то бархатно гибкий и мягкий, то раскатисто гремевший на нижних нотах, легко покрывал бесконечные ряды и, уносясь вдаль, стихал в лесу или возвращался звучным эхом.

Этот огромный естественный зал, битком набитый людьми, так жадно воспринимал звуки, так чутко слушал, так дружно аплодировал, что к Михаилу Силычу вернулось отличное расположение духа. Он простил экскаваторщику обиду и, кончив петь, добродушно и лукаво улыбаясь, посмотрел на первые ряды правого крыла. Они были хорошо видны, эти ряды, освещенные отсветом сцены. В огромном переполненном зале второй ряд бросался в глаза темными провалами пустых мест.

Рядом с этими пустыми местами Михаил Силыч разглядел полную миловидную женщину с тяжелыми косами, венцом уложенными на голове, загорелую худенькую девушку и еще какие-то женские фигуры. Михаил Силыч понял: пустуют места экскаваторщика и его друзей, понял, что они, эти люди, так настойчиво и тепло приглашавшие его, даже не пришли на концерт.

Артист как-то весь оледенел от обиды, но аплодисменты так дружно, так бурно и настойчиво гремели под звездным небом, что обида опять как бы растаяла в них. Забыв о Божемом, Михаил Силыч словно слился в единой общей радости со всеми этими загорелыми, обветренными людьми, сердца которых так чутко отзывались на каждую ноту. Подчиняясь радостной воле слушателей, он в этот вечер был необыкновенно щедр и пел, не жалея голоса.

А потом, когда его наконец отпустили и он, взволнованный, счастливый, юношески легким шагом сбежал со сцены, вытирая платком вспотевший лоб, к нему протиснулись те женщины, каких он разглядел давеча во втором ряду. Та, что была повыше, с венцом богатых кос, протягивая ему букет тяжелых роз, таких свежих, что казалось, будто в лепестках их прячутся капельки вечерней росы, сказала певуче:

— Это от Никиты Остапыча, от Божемого.

— А это от экипажа «уральца»! — торопливо прощебетала та тоненькая, что сидела в зале около первой. Сунув букет певцу и страшно при этом покраснев, она скрылась за спинами подруг.

Остальные отдали букеты молча. В руках у певца оказалась целая охапка цветов.

— А Никита Остапыч — где он? — спросил Матвеев, скрывая лицо за влажными, душно пахнущими цветами.

— Извиняется он перед вами. Я супруга его, Оксана. Велел передать, что не мог вас встретить и на концерт прийти. Сменщик у него заболел, а дело самое срочное… Перемычку насыпают, а осень-то — вон она, торопит! — И, обаятельно улыбнувшись, женщина вдруг перешла на украинский: — Вы вже мого чоловика звиняйте. Вин був дуже сумный, що вас не побачив. Дило ж! Сниданье и то на работу ему ношу…

— Где же вы взяли здесь такие цветы?

— А це вин сам вырастив. Вин квиты дуже любит. Вин для вас весь садочок наш обирвав…

Сразу полегчало, посветлело на душе у певца. Ну да, как это ему раньше не пришло в голову, что тут бывают часы и дни, когда приходится во имя дела жертвовать самым дорогим, личным!.. Михаилу Силычу стало стыдно за свою эгоистичную обиду и захотелось поскорее увидеть своего корреспондента, пожать ему руку, познакомиться с ним.

После концерта управление давало артистам ужин. Михаил Силыч наотрез отказался сесть за стол и стал настойчиво просить показать ему строительство…

Была глухая ночь, но работы шли, как и днем, освещенные электрическими огнями. Провожатый, молодой инженер, москвич, любитель музыки, то принимался объяснять назначение тех или иных объектов, то пускался в пространные разговоры о вокальном искусстве. Михаил Силыч слушал рассеянно. Тут, на этом некогда тихом и пустынном волжском плесе, где в дни его юности стояла лишь старая баржонка, игравшая роль пристани, шла стройка неоглядного размаха. Певец даже и не пытался представить себе все, о чем рассказывал его спутник. Человек с острым музыкальным слухом, он воспринимал окружающее в виде потока звуков. Все они, такие ему непонятные и многообразные, как бы сливались в могучую, торжественную и раздольную симфонию.

И где-то здесь, среди этого звукового многообразия, на неведомой певцу машине, находился Никита Божемой, любитель музыки, пожертвовавший концертом для срочной работы. Его машина тоже, наверно, вплетает какие-то свои звуки в эту симфонию.

Певец слышал, как, прорываясь сквозь все эти шумы и господствуя над ними, раздавался звонкий девичий голос, далеко разносимый по радио. Он говорил обыкновенные вещи: кому-то приказывал ускорить оборот самосвалов, кого-то приглашал немедленно явиться к дежурному инженеру, кого-то сердито отчитал за недодачу бетона на третий участок. Обычные текущие дела. Но певцу этот голос казался голосом человека-творца, командующего всей этой массой сложных, могучих, рычащих, звенящих, пыхтящих машин и механизмов.