Борис Полевой - Современники

В эти мгновения, когда вода в канале вот-вот должна была сомкнуться и ликование людей, покрывавших оба берега, нарастало, поодаль от всех, на гребне откоса, сидел высокий, костистый, загорелый человек в куртке и брюках из грубого брезента, так густо пропитанных маслом и покрытых ржавчиной, что они коробились и казались сделанными из жести.

На ладони его большой узловатой руки лежали толстые странные часы в затертом жестяном футляре. Из-под козырька кепки, надвинутого на нос и защищавшего от солнца, человек этот следил за током воды и за циферблатом, по которому кружилась секундная стрелка. Он был неподвижен, лицо его хранило выражение спокойной сосредоточенности, и только серые, глубокие, очень выразительные глаза выдавали большую радость.

Глядя со стороны на его неподвижную фигуру, нельзя было и предположить, какая буря чувств клокочет в душе этого внешне спокойного, медлительного человека. А между тем он, Павел Тимофеевич Недайхлеб, бригадир монтажников, прославившихся в последние месяцы, волновался как никогда. Ведь это и его труд воплотили в себе величественные сооружения. Ведь это и он, сын Украины, посильно помог соединению двух великих русских рек. Ведь это и его работа проходила сейчас свою последнюю, но самую суровую, самую придирчивую, беспощадную проверку — проверку водой.

Он волновался не меньше тех, кто бурно приветствовал несущиеся навстречу друг другу потоки. Для того, чтобы скрыть это свое волнение, он и сел в стороне с часами в руках, стараясь поймать историческую секунду, когда сомкнутся посланцы двух рек.

Нет, он не был новичком на строительстве, этот монтажник, воздвигший на своем веку много сложных металлических конструкций.

Сын сумского сахаровара и сам сахаровар по семейной традиции, он с юных лет устремился к профессии строителя. Сахароварение, которому посвятил себя его отец, старый рабочий, не тронуло его пытливого ума. Отслужив действительную военную службу, Недайхлеб не вернулся домой. Он пошел на стройку.

Вот тут-то, на монтаже металлических конструкций, и проснулись его способности, развернулась инициатива и он по-настоящему узнал прелесть творческого труда.

Промышленными гигантами, возникшими в степях Запорожья, Дворцом культуры в Ленинграде, металлическим шатром павильона Механизации на Сельскохозяйственной выставке, красивым мостом, переброшенным строителями через Неву в рекордный срок, за три месяца, и многими другими сооружениями, в которые Павел Тимофеевич вложил свои труд, силы и умение, отмечен его трудовой путь.

Он кочевал со стройки на стройку до самой войны. Каждое из сооружений, для которых он монтировал металлический скелет, было ступенью совершенствования его мастерства. Но именно в войну, на Урале, где ему довелось участвовать в монтаже металлических каркасов цехов, строившихся в тайге, зрелое мастерство Павла Тимофеевича прошло настоящую закалку, закалку на всю жизнь. Те дни навсегда сформировали его характер и, что особенно важно для монтажника на каждой новой стройке, встречающегося с новыми, неповторимыми трудностями, вселили в него веру в необоримость творческой воли советского человека.

Эвакуированный с Украины металлургический завод монтировался на опушке леса. Многие кадровые строители стали солдатами. В бригаде Павла Тимофеевича были старики-пенсионеры, добровольно прервавшие свой заслуженный отдых, женщины, покинувшие для труда на-оборону домашние очаги, подростки-школьники, пожелавшие стать строителями. В мирное время Недайхлеб, конечно, отказался бы приступить к делу с такой бригадой. Но желание помочь Родине у всех этих людей было так велико, что они, еще полгода назад и не помышлявшие о сложном монтажном деле, постигали его премудрость в небывало короткие сроки и отлично работали, не считаясь со временем, и в дождь, и в снег, и в морозы, и под ударами студеных, обжигающих уральских ветров. Да могли ли иначе работать монтажники, когда они, крепя наверху стойки и фермы перекрытий, видели, как внизу, в цехе без крыши, где метель, как в поле, завивала снег, слесари, токари и фрезеровщики делали свое дело с обычной сноровкой и тщательностью!

В эти дни Павел Тимофеевич, человек весьма искусный в своей профессии, постиг то, что было новым и для него. Он убедился, что нет трудностей, которые нельзя преодолеть.

Однажды, когда смонтированный в небывалые сроки завод, продолжая расти, уже давал металл, в мартеновском цехе прорвало под печи и кипящая сталь ушла.

Павел Тимофеевич с товарищами взялся заделать печь до того, как она остынет. Страшное это было дело, но иного выхода не было. Сводки Совинформбюро сообщали о гигантских сражениях. Нужен был металл.

Закутавшись брезентом, Павел Тимофеевич забирался в жерло печи и при температуре, какую едва выдерживал человеческий организм, измерял место прорыва. Когда сознание начинало покидать его, он давал сигнал. Изнеможенного, задыхающегося, его вытаскивали из пекла. Он жадно хватал пересохшим ртом свежий воздух, пил подсоленную газированную воду и лез обратно туда, где все дышало страшным, удушающим жаром, и снова измерял, прикидывал, соображал.

В минуты, когда ему становилось невыносимо тяжело, он думал о друзьях-монтажниках, которые воевали сейчас и ежедневно рисковали жизнью. Это для них нужен был металл всех мартенов страны. Он думал о советских солдатах, и это прибавляло ему сил.

Печь восстановили и пустили в сроки, о которых в мирное время никто не посмел бы и заикнуться.

Но как ни занят был Павел Тимофеевич своей работой, он даже после трудового дня не ведал покоя. Враг занимал родной край, где прошли его детство и юность, где он окончил школу и приобщился к труду. Доходили сведения, что фашисты разрушили знаменитые запорожские заводы, которые он строил еще юношей, что взорван Днепрогэс, величайшее из всех сооружений, какие только видел Павел Тимофеевич. Броня охраняла строителя от мобилизации. Но он добился, чтобы его дослали на фронт, и воевал в качестве рядового, воевал так же скромно, самоотверженно и умно, как работал. Был дважды ранен и снова возвращался в строй. Словом, он был одним из тех скромных и неутомимых советских воинов, которыми сильна наша армия.

День победы был для него днем возвращения к родной профессии. Еще на фронте он решил, что, демобилизовавшись, поедет восстанавливать Днепрогэс. Прямо с фронта, миновав даже отчий дом, он направился в Запорожье.

Выйдя на днепровский берег, солдат, видевший на своем боевом пути так много руин, вытоптанных полей и городов, превращенных в мертвые развалины, должен был присесть на первый попавшийся осколок стены. Днепрогэс, искалеченный, мертвый, простирался перед ним. Но Недайхлеб был человеком, которому чуждо бессильное уныние, для которого действенны и ненависть и сама скорбь. С яростью, в которую воплотилась вся его тоска по любимому труду, включился он в восстановление.