Екатерина Михеева - Старый дом

— Идем скорее, что ты еле-еле плетешься.

Ему вдруг нестерпимо захотелось увидеть товарищей по работе и свой старенький «Дип», от которого принес Таисии свою первую трудовую сотню. Он испытывал такое ощущение, какое испытывает выбившийся из сил пловец, совсем уже отчаявшийся достичь берега и неожиданно волею стихии прибитый к суши. Работать так работать. Значит, такая у него судьба — остаться здесь, в Еланске.

Зима в том году наступила как-то вдруг сразу, злая, вьюжная, видимо, потому, что осень долго не хотела уступать ей свои права. Вскоре после октябрьских праздников снега за одну ночь по колено навалило, а затем ударили такие лютые морозы, каких и в глухозимье иной раз не бывает. Каждое утро Андрей шел по заснеженным, скрипучим улицам города в мастерские, где так дружелюбно его встретили. И пропадал на работе до позднего вечера. У станка он чувствовал себя совсем другим человеком. Когда брал в руки готовую деталь — маленький кусочек металла, еще не остывший после обточки, — он забывал обо всем на свете.

Дома же, особенно когда оставался один со своими мыслями, в душе снова начинал копошиться червячок сомнения, и Андрей невольно вспоминал Лину такой, какой видел ее тогда на мостках, — тоненькую, легкую, точно сотканную из солнечных лучей и света. Он видел ее глаза, голубые — голубые, как небо в тот летний день над Волгой, слышал ее звонкий, подзадоривающий голос: «Догоняй!» — и весь замирал от тоскливой, почти физической боли. Но стоило появиться Таисии рядом, приласкаться к нему, и Лина отходила а прошлое.

Таисия не строила никаких иллюзий насчет чувства Андрея, вернее просто не придавала тому значения, ведь любой бы мужчина, по ее мнению, на месте Андрея считал бы себя счастливым, и с эгоистичностью любящей женщины хотела лишь одного, чтобы он всегда был с ней рядом, чтобы она могла его слышать, видеть, могла бы заботиться о нем. Она вся так и светилась радостью своего собственного чувства. Весь мир для нее воплотился в одном Андрее, теперь уж она сама потакала всем его слабостям, всем его желаниям и что бы ни делала, где бы ни была, думала только о нем. Во всем ее облике, во всех движениях появилась та неизъяснимая женственность, которую придает женщине только большое, сильное чувство.

постоянно напевала она куплет полюбившейся ей песни, и сердце ее таяло в груди от полноты жизни.

— Ну как, поешь? — подшучивала над ней самодовольно Клавдия. — Я мужиков как облупленных знаю. — И неожиданно полюбопытствовала: — Расписываться-то думаете?

— Не говорили мы еще о том, — отозвалась с готовностью Таисия, спешившая закончить срочный заказ.

— Ну и зря, — авторитетно заявила Клавдия.

Она сидела на табуретке толстая, обрюзгшая раньше времени, и поминутно заглядывая в кастрюльку, что стояла рядом с ней на электрической плитке.

— Что-то сосиски наши долго не закипают. Есть охота, сил нет! — и прежним назидательным тоном добавила: — Знаешь пословицу: «Куй железо, пока горячо».

— Господи, Кланя! — перебила ее Таисия, откладывая в сторону шитье и мечтательно потягиваясь всем своим сильным красивым телом. — Я бы, кажется, за ним теперь и так на край света пошла! Сроду не думала, что так сильно можно человека полюбить.

— Вот то-то, что все мы, бабы, такие, — не то с осуждением, не то с сожалением вздохнула Клавдия. — Я и сама сколько раз зарекалась ультиматум Петьке насчет загса поставить. — Петькой она фамильярно величала своего последнего дружка, торговского экспедитора, рыжего и страшного, как все семь смертных грехов, — а как прижмет покрепче, так и сомлею. — Она снова вздохнула и после некоторого молчания посоветовала:

— А ты все-таки со своим Андреем поговори. С документами-то насчет дома, и насчет всего надежнее.

Однако говорить с Андреем на эту тему Таисии не пришлось, дальнейшие события сами пошли ей в том навстречу.

В середине ноября Андрей получил первую заработную плату, и Иван, потребовав с него по этому поводу магарыч, затащил его в ближайшую чайную.

В чайной было шумно и многолюдно, привезли недавно пиво.

— Эх, и закусим сейчас! — Иван довольно потер руки и, с видом завсегдатая устроившись за свободным столиком, поманил пальцем молоденькую официантку. — Дорогуша, парочку пива, пельмени на двоих, остальное как всегда.

Через несколько минут перед ними стояли кружки с пенистой янтарной влагой, бутылка «Московской» и пельмени. Выпили, закусили. Еще пропустили по стаканчику. И Андрея, который с самого утра ничего не ел, сразу разморило. По телу разлилась приятная расслабляющая теплота. Пьяная, слезливая жалость к себе охватили вдруг сердце, захотелось вот сейчас же поделиться с Иваном тем, что мучило его все это время. Как-никак он для него не чужой человек. И к тому же женатый, может, и что подскажет.

— Дурак ты еще, потому и переживаешь, — усмехнулся Иван, выслушав его бессвязную исповедь. Он тоже изрядно захмелел и покровительственно похлопал Андрея по спине: — Я тебе скажу, бабы — они слаще… Они все тридцать три удовольствия, как другу только говорю. Ну сам посуди, зачем тебе ехать куда-то? Бросать дом? А дом, это такое, брат, дело, с ним не пропадешь. Хоть и говорят: собственник, мол, отживающий элемент, а по мне — человек все равно свой сундук прежде всего набивает. Вот так-то. — Он нагнулся к самому уху Андрея и, оглядевшись вокруг, доверительно зашептал:

— Нет, мой тебе сказ: женись и точка. Сейчас мы это дело заодно обмоем.

Из чайной они ушли самые последние и в прекрасном расположении духа. Все, что до того казалось Андрею трудным и неразрешимым, теперь стало простым и ясным. Все вокруг было мило и дорого ему, особенно Таисия.

— Ты, Тась, не сердись, — глупо ухмыляясь, начал он, переступив порог кухни. — Раз такое дело случилось, распишемся. Ты только не сердись… Мы с Ванькой Сорокой это дело маленько… Надо же… мы честь по чести.

У Таисии от сердца отлегло. Вернувшись с работы, она все глаза проглядела, поджидая Андрея. Сегодня как никогда что-то задержался в мастерских. И решила для острастки закатить ему сцену. Пусть домой пораньше приходит. Она, Таисия, ему жена, а не какая-нибудь там потаскушка. И тут в ее душе впервые зародилась смутная внутренняя тревога, почему за последнее время Андрея в дом не тянет… Но признание Андрея успокоило ее и охладило.

— Сама себе всякие страхи выдумываю, — решила она и, усадив Андрея, стала его раздевать.

Он, точно котенок, беспомощно тыкался губами то в ее щеку, то в шею и бубнил благодушно: