Иван Уханов - Играл духовой оркестр...

Говорила Архиповна спокойно, с тихой печалью в голосе, в словах. Она не жаловалась, а словно бы доискивалась до чего-то, уразуметь хотела, почему жизнь ее складывается так и не иначе. Ведь совсем иначе могла бы она жить на белом свете.

— Вот вы памятник строите… Только это неправдашняя могилка-то будет. Где ж она, правдашняя, Ванина?

Фролов полез в карман за сигаретами.

— Анна Архиповна, я должен… хотел вам еще вечером сказать, — заговорил он после долгой паузы, заполненной тишиной и лунным светом. Он держал сигарету, но не закуривал. — Я одно время служил в одной части с вашим Ваней, знал его…

Архиповна словно не расслышала, сидела тихая, молчаливая, потом стала медленно поворачиваться к Фролову.

— Извините, Анна Архиповна, что сразу не сказал, — продолжал он. — Сам не верил, а как глянул на письма, фотографию — он… Ваня.

Лицо Архиповны вдруг стало чужим, испуганным. Она перекрестилась, встала, хотела куда-то идти, но опять села и смятенно уставилась на Фролова. А он молчал, не зная, о чем говорить.

— Как же это… Ванин товарищ, говорите? Ай ты, господи! — Архиповна взяла Фролова за руку, и он ощутил тепло ее сухих ладоней.

— Неужто правда, сынок? Чего ж раньше-то…

Они потом говорили так, словно только что встретились, словно до этого не видели и не знали друг друга. По нескольку раз Архиповна спрашивала об одном и том же. Рассказывая, Фролов каждый раз вспоминал какую-нибудь новую подробность. Архиповна же пробовала подсказать ему, как надо бы воевать им в том последнем бою, чтобы Ваня мог уцелеть.

— Ничего нельзя было поделать, — уговаривал он. — Мы стреляли в упор, два танка подожгли. В орудие, которым Ваня командовал, угодил снаряд, наводчика и заряжающего убило. Ваня подскочил к нашему орудию. Потом и наше подбили. Из автоматов стали отбиваться. Глядим: танк. Пулями его не остановить. Ваня взял гранаты… А тут нас землею накрыло. Очнулся, вижу: на Ване гимнастерка горит. А танк вот он — шагов пятнадцать. Сейчас раздавит… Но Ваня раньше к нему бросился с гранатами… Дальше, Анна Архиповна, я ничего не видел, меня в грудь ранило.

И о том, где Ваня похоронен, она тоже переспрашивала несколько раз.

— Сосновый бор, говоришь?

— Да, Анна Архиповна. Очень красивое местечко. «Штерн» называется.

— Штерн, штерн, — шептала Архиповна, словно заучивала это трудное слово..

Ночью Фролова одолела бессонница. Потом ему померещилось, что он стоит перед Колькой и Татьяной Сергеевной. Колька хмурится и говорит ему: «Ты это брось, понял? Знаю вас, городских…»

Из прихожей в горницу лился тусклый сонный свет. На дворе стояла та глубокая тишина, какая бывает перед началом рассвета. Фролов встал, накинул пиджак и шагнул в прихожую.

На полу, склонившись над какой-то картой, сидел Колька и чертил карандашом. Рядом лежали листки бумаги, пепельница, утыканная окурками. У потолка плавал, слоился папиросный дым. Колькин рыжеватый чуб свис почти до пола, загородил лицо. Но вот он поднял голову и взглянул на Фролова. Глаза Кольки при неярком свете лампочки были не синими и веселыми, как днем, а темными и строгими, лицо утомленное.

— Ты почему не спишь, Николай? — нарушил неловкое молчание Фролов. — Как Чапаев перед боем…

— Да, — устало улыбнулся Колька. — Засиделся у Егора Кузьмича, да и тут не сразу лег. Но шабаш…

Колька стал собирать карандаши, чертежные инструменты.

— Что это у тебя? — спросил Фролов, разглядывая большой лист ватмана с географическим рисунком, напоминающим картину Романа Валуева: зеленые и желтые квадраты полей, бордовые ленты дорог, россыпи домишек, голубая ниточка реки.

— Это земля нашего колхоза. Ну а точнее: план-карта ее орошения. — Колька замолчал, уставившись воспаленными глазами на самодельную карту, исполненную тушью и акварельными красками. Фролов присел к нему, испытывая от этой близости смутное волнение, и стал тоже смотреть на карту. Колька заметил его любопытство и начал объяснять: — Вот центральная усадьба колхоза. А это речка Каргалка. Она только весной бывает речкой и добегает до Урала, а летом высыхает. Вешнюю воду нам не надо упускать. Вот тут ставим запруду. От нее идет магистральный канал…

Фролов слушал и недоумевал: какое дело шоферу до мелиорации?

— А кто поручил тебе это? — спросил он.

— Как вам сказать… Поручений особых не было. — Колька замялся. — Я, конечно, советуюсь… Председатель, агроном помогают… Это как бы дипломная работа. Сейчас я учусь на последнем курсе, и, наверно, агрономом в своем колхозе придется работать. Наш Пантелей Михалыч зимой на пенсию уйдет. А меня они давно сватают.

— Значит, ты сам изобретаешь эту систему орошения?

— Почему это изобретаю? — Колька насторожился. — Тут все дано в расчетах… Весной снеговые воды будут собраны в водохранилище. Траншеи для каналов готовы. Если учесть, что оросительная норма в наших условиях три тысячи пятьсот тонн на гектар, то воды на орошение двухсот гектаров с учетом ее потерь в каналах нам нужно примерно восемьсот тысяч кубов. Ожидаемая емкость водоема — не менее одного миллиона. Значит, вполне хватит. Так что я ничего не фантазирую, не изобретаю.

— Ты извини, Николай. Я не так выразился.

Долька встал с пола, закурил. Фролов взглянул ему в лицо: запавшие глаза, две крупные морщины на загорелом лбу, упрямо сжатые губы.

— Не вдруг протолкнешь, — вздохнув, сказал Колька. — Дважды в город ездил в Облводхоз, на кафедре мелиорации нашего сельхозинститута советовался. Приехали сотрудники, посмотрели мою схему, топографическую съемку полей сделали. В общем, помогли… Ну и, конечно, Егор Кузьмич с Трофимычем поддерживают… В конторе вечером — никого. Засядем…

— И до петухов. Как Анна Архиповна говорит…

— Бывает, — кивнул Колька и развернул другой лист ватмана. — Недалеко от нас большое озеро. Оно наполовину высохло. Его надо соединить с Уралом, тут всего девять километров. Канал пройдет мимо Богдановки, Ратчина, Казанки, Хлебного — четыре колхоза получат дешевую воду.

— Но канал, стоит немалых денег. — Фролову хотелось выглядеть деловым собеседником.

— Целиком его рыть не придется. Нынешним летом в трех километрах от села обнаружилось сухое русло. Мы всегда считали его просто оврагом. Вот оно. По старому руслу пустим бульдозер, углубим, почистим…

— Интересно, — подивился Фролов. — Жили и не знали об этом русле.

— Да, мы еще так мало знаем о земле, о своей деревне, где живем. Если послушать стариков и копнуть историю… Так вот. Канал спасет засыхающее озеро, а главное, напоит поля четырех колхозов. Строительство обойдется дешево, если миром навалимся…

Колька внимательно посмотрел на задумчивого Фролова и вдруг резко мотнул головой, будто стряхивая усталость. Заговорил торопливым, срывающимся голосом: