Иван Уханов - Играл духовой оркестр...
- Название:Играл духовой оркестр...
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Южно-Уральское книжное издательство
- Год:1974
- Город:Челябинск
- ISBN:нет данных
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Иван Уханов - Играл духовой оркестр... краткое содержание
Иван Уханов — молодой прозаик из Оренбурга, член Союза писателей СССР, автор книг «Небо детства» и «Завтра все будет иначе», недавно изданных в Москве и Челябинске, лауреат премии издательства ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия» — «Лучшая книга года. 1972».
Играл духовой оркестр... - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Убедившись, что все идет как надо, Ушаков давно ушел в горницу и стучал там молотком, настилая плинтуса.
Когда сели обедать, Фролов ощутил острый аппетит. Стол, дощатый, временный, стоял на старом дворе, у плетня, в тени и затишье. Душистые щи были разлиты по тарелкам. Пахло укропом, чесноком, свежим хлебом. Стояла деревянная чашка со сметаной, на блюдце сочились ломтики редьки, из стеклянной вазы круглился ворох сырых яиц. На краю стола, куда сел зятек, прижалась бутылка «Российской».
— Эх, здравствуйте, мои рюмочки, стаканчики, каково поживали, меня поджидали?! — Зятек раскинул над столом руки, приветствуя вино и закуску. Потом наполнил рюмки. — Маманя у нас непьющая, а папаню заставим… для аппетита.
— Не тратить бы сено козлу, Гена, — отмахнулся Ушаков. — Аппетит при мне… Работа — лучший приварок. Поработаешь — поешь.
— Одну. За знакомство, — настаивал зятек. — Федь, знакомься. Это Кирилл Захарыч, тесть мой. А это Евдокия Власовна, теща. Мамань, да подойди к столу-то…
— А вы не ждите угощения. Хлеб-соль на столе, а руки свои. — Бросив какую-то работу, Власовна подошла к мужчинам. — Чем богаты, тем и рады. А мне не к спеху. Я посля.
Власовна заботливо оглядела стол, все ли подала, и опять засуетилась по двору. Согнутая в три погибели, она была еще крепка и подвижна. Казалось, что пригнулась она однажды, чтобы не задеть чего-то головой, да позабыла потом распрямиться.
— Ну ладно. Нам больше достанется, — шутнул зятек и поднял рюмку, — хотя я, сказать, не особый любитель водочки. Для меня она хоть будь, хоть век не выводись…
Кирилл Захарович выпил последним, не торопясь, деловито поднес к ноздрям корку хлеба и обернулся к зятьку:
— Послухаешь тя, Гена, — гиблый пьяница. Болтать здоров. А за пятнадцать лет я, почитай, ни разу те сурьезно хмельным вроде б и не видывал. Бог миловал пока.
— Какие наши года! Увидишь еще, — храбрился зятек, хотя в самом деле к водке он, как заметил Фролов, не привык: опрокинув рюмку в рот, едко сморщился, спасительно зафукал.
Ели не торопясь, но с аппетитом. Ушаков брал очередной ломоть хлеба, разламывал его над своей тарелкой, и все до единой крошки шли в дело.
Пропустили еще по одной, но, выходя через полчаса из-за стола, Фролов не ощутил опьянения: настолько добр и сытен был обед. Присел на трап покурить. Зятек рядом вытянулся на теплых досках. Зеленые его глаза были устремлены в прозрачное, с легкой синью осеннее небо. Фролов подумал о жене Генки, как она там тревожится, томится ожиданием, как небось хочет угодить веселому, красивому, работящему мужу, как горько разочаруется Генка, если и на этот раз родится девочка. И еще с грустью подумалось о том, что к вечеру они закончат штукатурить прихожую и он расстанется с Ушаковыми…
В доме застучал молоток. Фролов тронул плечо зятя. Тот спал. Подошла Власовна.
— Гена, а ну-кась вставай. Ночь куды девать будешь? — Она повернулась к Фролову. — А вы шибче его… Спит, как коней продавши, хоть с ружей пали.
Фролов засмеялся: так скоро и крепко может заснуть только беспечальный человек, беспечальному сон сладок.
Наконец зятек открыл глаза, панически вскочил и вытянулся перед Фроловым.
— Вот даю, Федь, а?.. Пошли. Мы им сейчас, — забормотал он, пытаясь улыбнуться.
— Человек ждет, а ты храпишь себе, — не ругаючи заметила Власовна. — А с крышей-то чего думаешь, как?..
— Насчет храпа ты брось, маманя. Чего нет, того нет. А крышу утречком завтра домалюю. Сейчас где ж? У меня не десять рук. Вот дают, а? — озорно тряхнул головой зятек. — Хоть разорвись, а на всех не угодишь. Верно, Федь? Разорвись надвое — скажут: а что не начетверо? Пошли.
— Раствор надо делать. На потолок. Воды б привезти, — сказал Фролов.
— Бу сделано! — лихо козырнул зятек и через старые сени выбежал во двор, к лошади.
Фролов насыпал в корыто известь, песок и в ожидании воды ходил по двору. Он хотел и не осмеливался заглянуть в старую избу. Ему казалось, что там он опять встретит войну, она предстанет перед ним фотографиями и вещами убитых, тишиной пустынных комнат. Дверь была распахнута. С чугунами и кастрюлями туда-сюда носилась Власовна.
— Чего же не заходите? — сказала она, заметив его нерешительность. — Тута мы и поживали с дедом. Почитай, с самой свадебки нашей и пононе. Ничего избенка, ешшо можно бы пожить, да сыра, углы просели…
Фролов переступил порог и осмотрелся: в прихожей — русская печь, высокие полати, за фанерной перегородкой, в горнице — узкая голландка, пол из широких некрашеных досок, пузато провис потолок. Из голых стен кое-где сиротливо торчат гвозди, с обрывками медной проволоки и шпагата — что-то висело на них.
— На тою неделю в новую избу норовим отсюдова… Я тут загодя поснимала все, собрала. Дед-то уж в новой ночует, а я ешшо тута. Не могу покинуть этаю избенку, прости ты меня господи. На сердце такая жалость, ровно корову на бойню свожу. — Власовна часто заморгала тусклыми глазами. — Рушить избу пока не будем, заместо кладовки послужит.
Она вышла, оставив дверь открытой. И этот пустой, зияющий проем двери, поглотивший ее, вдруг показался: Фролову темным экраном, с которого исчезла Власовна и сейчас покажется вновь. Когда-то здесь мельтешили ее дети, на уровне дверной скобы мелькали их вихрастые мальчишечьи головки, затем они подрастали, один за другим уходили на фронт, и каждый из них, ступая на порог, небось пригибался, не вмещаясь в этот темный прямоугольник двери…
Фролов глядел на порог. Потемневшая дубовая тесина, посредине ее глубокая ложбинка, выструганная временем, тысячами прикосновений подошв. Порог был стерт и отполирован, как старое воловье ярмо. Многое видел и знал этот порог. Он слышал ночной шепот и любовь юных Власовны и Захарыча, тонкие крики новорожденных — Прохора, Алексея, Павла, Александра и Маши, он ощущал на себе нежное тепло голозадых малышей, затем легкую поступь их юношеского шага, которым они однажды прощально переступили его. Вместо сыновей слетелись в дом похоронки.
На пустой стене висели старинные часы, с медными, как пушечные гильзы, гирями на цепочках. Маятник медленно и задумчиво отстукивал время.
— Тридцать годов без ремонту ходют. — Власовна потянула за цепочку, гири поплыли вверх. — Ешшо до войны старик возил в город остеклить. Павлуша, покойник, рогатку прятал за часы. Полез и столкнул ненароком. Остеклили, и вот стукают.
— Павлуша не вернулся?.. — вылетел у Фролова ненужный вопрос.
— Все там остались, полегли. — Власовна вздохнула. — Прохор с Алексеем — под Москвой, Александр — под Орлом, а Павлуша-то под самой Германией. Меньшой был. Думали, без него управются, очередь не дойдет. Дошла…
Во дворе раздался легкий ребячий голос зятька. Фролов шагнул к двери, как бы уходя от прошлого, от войны, оставляя их в старой избе.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: