Сергей Снегов - В поисках пути

Итак, получается, что не к нему все знакомые относились плохо, а он к ним относился плохо. Он спутал их всех с Бухталовым. Обычные слова он толковал по-своему, не по-обычному — грязнил хороших людей нечистым толкованием! Красильников рассмеялся. Кажется, из одной крайности он шарахается в другую. Сможет ли он быть когда-нибудь по-настоящему объективным?

Он вышел на улицу. Погода за короткое время переменилась. Стало тепло и тихо, снег смолк под ногами. Это бывало, когда мороз не достигал восьми-девяти градусов. Он поглядел на термометр. За какой-нибудь час температура поднялась с семнадцати градусов до семи. В недвижном воздухе ощущалась смутная тревога, предчувствие больших событий.

— Радуешься теплу, Алексей Степаныч? — спросил вышедший из столовой знакомый, дружески взяв Красильникова под руку. — Никак, осень возвращается?

— Будет буря, — ответил Красильников. — Первая снежная буря в этом году.

Знакомый ушел в другую сторону. Красильникову не хотелось в тесную комнату, под электрический свет. Он гулял по полутемной улице, ожидая ветра, который вот-вот должен был вырваться откуда-то с севера. Ветер запаздывал. Устав от долгой прогулки, Красильников решил подождать дома. Он полежит на диване, почитает книгу, пока не услышит за окном свист. Тогда он оденется и по-мальчишески побегает наперегонки с бураном, первой снежной пургой в этом году.

Он открыл дверь своей комнаты и замер на пороге.

На стуле, у окна, на том самом месте, где она явилась ему во сне, сидела Мария.

От растерянности он сумел только выговорить:

— Это ты, Мария?

Она подтвердила спокойно:

— Как видишь.

Он бормотал еще нелепей и несвязней:

— Нет, постой… Как ты попала? Ведь дверь заперта… И почему сидишь на этом месте? Я ничего не понимаю.

— Успокойся! — потребовала она нетерпеливо. — Не смотри на меня с таким ужасом. Где мне еще сидеть — у тебя почему-то всего один стул в комнате. А дверь я открыла своим старым ключом, который забыла тебе оставить…

Красильников присел на диван, ноги его дрожали, сердце гулко стучало. Он с болью почувствовал, что со стороны должен казаться жалким. Мария молчала, ожидая новых вопросов. Нужно было о чем-то говорить, но мысли прыгали. Ничто не имело значения в сравнении с тем, что она была тут, что после долгой отлучки она пришла в эту комнату.

— Соседи взяли два стула на вечеринку, — сказал он, понимая, что говорит о пустяках, совсем не с этого надо было начинать. — Я все забываю попросить обратно.

Мария не любила соседей. Это была мещанская семья приобретателей и пьяниц: муж работал агентом по снабжению, жена торговала в продуктовой палатке и каждый день таскала домой «недовес». В будни они подсчитывали скудные неправедные доходы, в праздники пили, орали песни и шумели до утра.

Мария сказала с возмущением, как часто говорила раньше:

— Как можно забыть, что не на что сесть? Тебе неудобно потребовать обратно свое имущество, а они, конечно, обрадовались. Завтра заберешь стулья, слышишь?

Он поспешно согласился:

— Хорошо, непременно возьму.

Она с осуждением обвела рукой комнату.

— Ты ужасно живешь. Пыль, все разбросано, вещи не убраны — сарай какой-то! Даже не подозревала, что ты можешь так опуститься. Разве к тебе не ходит уборщица?

— Уборщица ходит, но по вечерам…

— А вечерами ты занят и не даешь ей убирать, — закончила Мария. — Нет, ты неисправим. Хоть бы женился, раз сам не умеешь наладить жизнь по-человечески.

Он попробовал пошутить, сознавая, что шутка не получается:

— Невесты не отыщу. Каких-то жениховских кондиций не хватает.

— Не фантазируй! — сказала она строго. — У вас много красивых лаборанток, некоторые заглядываются на тебя, я знаю. Вот эта… Софья, ты с ней еще в кино ходил. Очень милая девушка, не спорь! Она с удовольствием станет твоей женой. Почему ты не предложишь ей пойти за себя?

Он понемногу оправлялся от неожиданности.

— Что за странные советы, Мария? Мне кажется, не тебе давать их.

— Боюсь, что если я не дам, то другие не догадаются. А без хорошего совета ты пропадешь. Тебя надо подтолкнуть, чтобы ты на что-нибудь решился.

— Оставим эту тему, — предложил он. — Я живу, как мне нравится. Наш разрыв отбил у меня вкус к любви. Когда-нибудь это пройдет. Тогда я обращусь к тебе с дружеской просьбой присоветовать невесту. Моя сегодняшняя жизнь тебя мало касается.

— Очень даже касается! — возразила она гневно. — И я понимаю, и все понимают, что ты всем своим теперешним безобразием коришь меня за разрыв. Ты не хочешь оставить меня в покое…

— Будь справедлива, Маша! — запротестовал он. — Я не пишу тебе писем, не стараюсь встретиться с тобой. Я ничем не мешаю вашему…

Она оборвала его:

— Мешаешь!.. Именно этим мешаешь — молчанием, отчужденностью, всем своим отвратительным бытом… Лучше уж бы встречался — честнее, право! Ты знаешь, что мне больно все это: одиночество твое, неустроенность… Я иногда просто ненавижу себя за то, что причинила тебе зло, и я тебя ненавижу, что ты стараешься быть несчастным. Вот это тебе и нужно — чтоб я думала о тебе и мучилась. Ты знаешь, что это так, ты все понимаешь. Ты очень плохо поступаешь со мной!

Он не ответил. Какая-то правда в ее словах была, не вся, конечно, какая-то… Он иногда находил мрачное удовольствие в том, чтобы ощущать себя несчастным, она это верно подметила. Он мстил ей, молчаливо, издалека мстил…

Она продолжала с обидой:

— Я больше так не могу… Пойми, я хочу спокойствия. Я требую, чтобы ты нашел путь к разумной жизни. Пока это не произойдет, я счастлива не буду!

— Постой! — сказал он, улыбнувшись. — Мне явилась забавная мысль… Ты не можешь быть счастлива, пока несчастлив я? Значит, ты любишь меня?

— Ну конечно! — воскликнула она сердито. — Я не так тебя люблю, как Федора, совсем не так. Но ты мне дорог, я этого не отрицаю.

Он сказал с торжеством:

— Послушай теперь мое рассуждение, Маша. Ты несчастна оттого, что несчастен я. Если я стану счастлив, будешь счастлива и ты. Но мое счастье в том, чтобы быть всегда с тобою. Отсюда вывод: ты должна для нашего общего счастья вернуться ко мне. Неотразимая логика, правда?

— Брось! — воскликнула она, сердясь еще больше. — Как тебе не надоест играть словами? Неотразимая логика! Простые вещи невообразимо запутываются, как только к ним прикоснется твоя логика. Примирение наше невозможно.

— Не злись, Маша. Я пошутил.

— Мне не нравятся твои шутки. О том, что у нас случилось, можно бы и не шутить. Слишком все это тяжело!

— Да, не легко! Но знаешь, что я скажу? Нет, не возмущайся заранее!.. Можно?

— Говори, разумеется. Но гадостей больше не смей, вроде того, что я должна уйти от Федора.