Вениамин Каверин - Пятый странник

— Herr, — отвечал Швериндох, с нежностью прикладывая руку к сердцу, — сам Яков Шпренгер не мог бы ожидать в вашем городе такого счастья, которое постигло меня, подарив встречу с одним из самых высоких его представителей. Я ученый схоласт Освальд Швериндох, а впрочем, упоминая незадолго перед тем о стороже ратуши, я имел в виду некоторое странное событие, случившееся на моих глазах в пределах вашего города.

— Herr, — отвечал бургомистр, — поверьте, ничто не заставило бы нас нарушить святые законы и что сам Яков Шпренгер остался бы доволен тем приемом, который мы оказали бы ему в нашем городе. Впрочем, Herr, что именно подразумеваете вы под странным событием, случившимся на ваших глазах?

— Herr бургомистр, — отвечал Швериндох, глядя на него с сожалением. — Наука бессильна перед законами природы, ничто не в силах задержать собою их течения, и лишь великий Аристотель est praecursor Christi in rebus naturalibus [1] Предшественник Христа в делах, природы касающихся ( лат ). . Впрочем, уважаемый Herr бургомистр, под странным событием, случившимся на моих глазах, я считал нечто действительно странное, случившееся действительно на моих глазах.

— Herr Scholast, — отвечал бургомистр, — я вполне согласен с истиной, только что высказанной вами. Тем более что сам я именуюсь в грамотах города «Magister civium» [2] Глава граждан ( лат. ). . Впрочем, позвольте также узнать, что именно подразумеваете вы под чем-то действительно странным, случившимся действительно на ваших глазах?..

Так они дошли до дома бургомистра, и, лишь подходя к своему дому, бургомистр узнал о проступке сторожа Фрунсберга из Шмалькальдена. Он вернулся в магистрат. К вечеру сторожа повесили, потому что часы не останавливались со времени короля Карла и король Карл завел их своими руками.

— Гомункулюс, — говорил Швериндох, поздней ночью ложась в постель в доме бургомистра, — Гомункулюс, ты слышишь меня, Гомункулюс? Я принят в доме бургомистра, я учитель его сына, но минет год, и учитель бургомистрова сына вернется в Вюртемберг с пустыми руками. Я говорю с тобою, а ты не слышишь.

Он с горечью смотрел на колбу, а в ней по-прежнему плавал голенький человечек с самым лихим и беззаботным видом…

— Схоласт, — промолвила медная статуя воина, которая стояла в углу комнаты, отведенной схоласту, — каждую секунду я шлемом своим ощущаю, как мимо меня протекает время: пройдет еще шестьсот лет, прежде чем ты оживишь своего Гомункулюса.

— Рыцарь, — перебил ночной колпак, с горделивым видом сидевший на голове Швериндоха, — опустите забрало и крепче сожмите губы. Я говорю: нет ничего проще, как оживить Гомункулюса.

— Я сплю, — сказал Швериндох, — я боюсь, что мне это только снится…

— Ночь еще только что началась, — отвечал рыцарь, — расскажите мне, что думаете вы об этом.

— Ночь приходит к концу, — сказал колпак, — еще не время оживить Гомункулюса. Четыре странника еще не прошли предназначенного им пути.

— Освальд Швериндох, бакалавр, magister scliolarium, ты спишь? — И он ответил самому себе: — Я сплю, но вижу странные сны, похожие на правду…

— Я вижу лишь одного странника, — ответствовал рыцарь, — и не знаю, спит он или бодрствует. Ночь еще только что началась, расскажите мне о том, как оживить Гомункулюса.

— Ночь приходит к концу, — повторил колпак, — но чтобы оживить Гомункулюса, стоит лишь подыскать для него подходящую душу.

— Это надо запомнить, — сказал Швериндох, натягивая одеяло до подбородка. — Это мне нужно запомнить.

И он уткнулся лицом в подушку.

Бургомистра города Кельна звали Иоганн Шварценберг, и сына его звали Ансельм. Наутро Швериндох дал первый урок своему ученику.

— Sub virga degere, — сказал он, усаживаясь в кресло и кладя подле себя огромную розгу, — sub virga magistri constitutum esse [3] Под розгой расти, под розгой учителя совершенствоваться ( лат. ). .

Ансельм выкатил глаза и поглядел на него со страхом.

— Так, так, — сказал бургомистр, — точно, Herr Швериндох, вы говорите святые истины.

— Ансельм, — продолжал учитель, — вот книга, которую ты будешь читать вместе со мной.

Ансельм издал звук весьма неопределенный и, во всяком случае, не вполне одобрительный.

— Первое, что ты должен будешь изучить, — продолжал схоласт, — это наука грамматики. Septemplex sapientia заключает в себе семь наук, и на первом месте — грамматика.

— Что верно, то верно, — повторил бургомистр, с удовольствием поднимая палец, — на первом месте — грамматика.

Ансельм снова издал довольно гулкий звук, на этот раз неясный по месту своего происхождения.

— Что верно, то перво, сказал бургомистр и с одобрением посмотрел на Ансельма. — Ну-ка, Ансельм, повтори-ка.

— Способный мальчик! — вскричал Швериндох. — У него удивительная память.

Ансельм повторил, и так они занимались несколько дней.

Однажды ночью схоласт сел на постели и принялся укорять себя:

— День проходит за днем, скоро уж минет положенный срок, а ты не достиг еще намеченной цели. К чему ведет пребывание в доме бургомистра? Какие меры принял ты для того, чтобы похитить для Гомункулюса небольшую добротную душу. У кого же решил ты похитить эту душу, схоласт?

Он сидел на кровати и чесал голову в недоумении.

— У бургомистра, — сказал колпак шепотом, — я отлично знаю все качества характера бургомистра Шварценберга. Он в меру чувствителен, в меру благороден.

— Я полагаю, — продолжал схоласт думать вслух, — что лучше всего похитить душу у бургомистра. Я его знаю. Он обладает чувствительной и благородной душой. Но как это сделать? Какие меры принять для этого, схоласт?

— Я думаю, щипцами для сахара, — сказал колпак, — щипцами для сахара: бургомистр спит с полуоткрытым ртом.

— Эта мысль делает честь твоей сообразительности, схоласт. Щипцами для сахара, через открытый рот.

— Ты присваиваешь себе мои мысли, — сказал колпак, огорчившись.

Но схоласт повернулся на другой бок и уснул.

Дом бургомистра был очень велик и имел предлинные коридоры. В начале каждого коридора горела свеча, и всего в доме бургомистра каждую ночь горело семнадцать свечей.

Схоласт зажег восемнадцатую, оделся и отправился по коридору от комнаты, ему отведенной, до лестницы, над которой помещалась комната бургомистра.

— Gloria tibi, Domine [4] Слава тебе, господи ( лат. ). ,— сказал Швериндох, когда добрался до этой лестницы, — самая трудная часть пути пройдена.

В одной руке он держал свечу, а в другой большие щипцы для сахара. И в кармане у него была еще одна свеча и еще одни щипцы, поменьше.

— Торопись, схоласт, — говорил он, поднимаясь по лестнице, и от дыханья в руках его колебалось пламя свечи. Он собирался уже проскользнуть в комнату бургомистра, как вдруг на повороте встретился с Анной Марией, молоденькой служанкой. Увидев учителя в таком странном виде, со свечой и со щипцами в руках, она очень удивилась, по сказала, скромно опустив глаза: