Анатолий Емельянов - Год - тринадцать месяцев (сборник)

пел сиплый жалобный голос, —

Этого артиста да не узнать! Юля Сергеевна даже поежилась, представив хмельного Хелипа Яндараева, — не иначе как сюда он и идет…

— Салам, Юля, цветок наш шигалинский! — заулыбался в дверях Хелип.

Юля Сергеевна ничего не ответила, но это не смутило Хелипа. Бочком, выставив правое плечо вперед, он не очень твердо направился к Юле, Хелип и трезвый ходил вот так же — бочком, словно побитая собака, и оттого бывал еще неприятней. Сейчас она искоса быстро взглянула на Хелипа. Худой, высокий, плоскогрудый, лицо восковое, белки выпуклых глаз красны, точно он три ночи не спал, но принарядился необычно: и голубая рубашка, и праздничные брюки, и штиблеты…

— Салам, наша хозяюшка! Давайте вашу ручку!.. — И широкие, как лопаты, ладони тянутся к ней через стол. И таким противным сивушным духом несет, что Юля брезгливо заслоняется от Хелипа.

— Чего пьяный шляешься? Или делать нечего среди бела дня?

— Разве пьяный я? — удивился он. — Разве от одного стаканчика, который поднесла мне Наталья, твоя сестра, мужчина может опьянеть? Да и как я мог не выпить, когда такой день!..

— Если выпил, так нечего шляться по правлению, — строго сказала Юля Сергеевна.

— Куда же мне идти? Чай, я — колхозник, имею право.

— Вот и приходи трезвый, если ты колхозник, а не праздный бродяга.

— У меня, Юля Сергеевна, может быть, срочный вопрос, а?

— Что за вопрос?

— Выпиши аванс тридцать рублей, а?

— Ты уже столько взял авансом, что, если так будешь работать, за год не отработаешь.

— Последний раз прошу, Юля, цветок ты наш!..

Юля Сергеевна махнула рукой и отвернулась.

— Даю слово, клянусь!.. — продолжал умолять Хелип.

— Ты уже и так пьяный, зачем тебе еще аванс?

— О, хоть я и пьяный, но совесть у меня трезвая! — с жаром воскликнул Хелип. — Посуди сама: меня угостили, как человека угостили, вот и я хочу Юрку угостить. Они ко мне добром, а я, выходит, к ним горбом? Не такой человек Яндараев, Юля Сергеевна, — с обидой добавил Хелип.

Артист! Он всегда умел разжалобить, всегда так ловко обставлял свои просьбы, что и отказать уже было невозможно. Юле Сергеевне и сейчас было как-то жалко его, она даже не могла прямо посмотреть на его худое желтое лицо, в переполненные страданием глаза. Но все это было ей знакомо.

— Приходи, Хелип, трезвый, тогда и разговор будет об авансе, — жестко говорит она, потом решительно встает, отворяет дверь и чуть ли не выталкивает Хелипа в коридор. Но дверь снова отворяется, и Хелип, насмешливо прищурясь, прямо глядит в глаза Юле Сергеевне.

— Правду говорили предки: если в доме старая дева, то не нужна и собака! — спокойно и трезво выговаривает он, поворачивается и идет прочь по коридору, идет, как старик, сгорбившись и волоча ноги, словно бы всей силы и было у него, что оскорбить.

Юля Сергеевна чувствует, как влажнеют глаза, а обида, нанесенная пьянчужкой, застревает комком в горле. И не проглотить его, и сама боль как будто каменеет в груди… Старая дева!.. И кажется ей, что нет на свете прозвища более обидного, более унизительного. Всякий раз она старается обрести чувство равнодушного пренебрежения к подобным оскорблениям, но ничего не получается. Да и вот что горько: оскорбляют такими словами только ничтожные, только глупые людишки вроде этого пьянчужки Яндараева! За рюмку водки он и отца родного не пожалеет. Недаром же от него ушла жена с двумя детьми…

Так мало-помалу успокоила себя Юля Сергеевна, вроде бы как уговорила не расстраиваться, не обращать внимания на эти мелочи. Черт с ним, с этим Яндараевым! Надо было выписать аванс, — запоздало думает Юля Сергеевна, — пускай пропивает! Да и свои бы отдать, спокойней бы было… Если человеку нравится катиться в яму, так пускай катится!..

Но такая злость оставляет на душе оскомину, и когда сердце немного поостынет, о том же Хелипе думается и другое. Ведь золотые руки у человека: в районе такого каменщика да печника не сыскать! Сейчас люди строятся, и такие, как Хелип, нарасхват. Кирпичи поднесут, раствор поднесут, а мастер — только знай клади! А через каждый час работы — стопочка с закуской, угощайся, дорогой мастер, пей на доброе здоровье! Вечером, когда работа кончена, тут уж стопочкой не обходится: мастер пьет столько, сколько душа его желает. Вот так через свои золотые руки и сделался Хелип настоящим алкоголиком. Заработать денег — заработает, но выложил углы, получил деньги, и отправляйся на все четыре стороны. А куда ему идти? Глядишь, на другое утро и начинает пропивать свои денежки с теми же мужиками, которые вчера подавали ему раствор и кирпич.

И вот посмотришь на этих мужиков, и горе берет. Ведь каждый из них и муж, и отец. Но бедные жены, бедные дети!.. Так не лучше ли одной век коротать, чем с таким мужем маяться да стыд принимать?!

И тяжело вздохнув, она вытирает душистым платочком глаза и начинает сосредоточенно перебирать бумаги. Это ведомости на оплату. Когда стали работать по совхозным нормам, то первые два года девушки в бухгалтерии делали много ошибок, и каждую ведомость приходилось Юлии Сергеевне проверять. Сейчас привыкли, ошибаются редко, но контроль вошел в привычку.

— Если выпил, так нечего шляться по правлению, — строго сказала Юля Сергеевна.

— Куда же мне идти? Чай, я — колхозник, имею право.

— Вот и приходи трезвый, если ты колхозник, а не праздный бродяга.

— У меня, Юля Сергеевна, может быть, срочный вопрос, а?

— Что за вопрос?

— Выпиши аванс тридцать рублей, а?

— Ты уже столько взял авансом, что, если так будешь работать, за год не отработаешь.

— Последний раз прошу, Юля, цветок ты наш!..

Юля Сергеевна махнула рукой и отвернулась.

— Даю слово, клянусь!.. — продолжал умолять Хелип.

— Ты уже и так пьяный, зачем тебе еще аванс?

— О, хоть я и пьяный, но совесть у меня трезвая! — с жаром воскликнул Хелип. — Посуди сама: меня угостили, как человека угостили, вот и я хочу Юрку угостить. Они ко мне добром, а я, выходит, к ним горбом? Не такой человек Яндараев, Юля Сергеевна, — с обидой добавил Хелип.

Артист! Он всегда умел разжалобить, всегда так ловко обставлял свои просьбы, что и отказать уже было невозможно. Юле Сергеевне и сейчас было как-то жалко его, она даже не могла прямо посмотреть на его худое желтое лицо, в переполненные страданием глаза. Но все это было ей знакомо.

— Приходи, Хелип, трезвый, тогда и разговор будет об авансе, — жестко говорит она, потом решительно встает, отворяет дверь и чуть ли не выталкивает Хелипа в коридор. Но дверь снова отворяется, и Хелип, насмешливо прищурясь, прямо глядит в глаза Юле Сергеевне.