Анатолий Емельянов - Год - тринадцать месяцев (сборник)

Баня топилась дымно. Да еще и ветра не было, так что дым сваливало к земле и он растекался по всему саду и двору. Кроме того, сестра среди этого чада начала палить баранью голову и ноги для шюрбе, попалит, потом окатит кипятком и снова палит. И дым, и запах паленого, и запах свежего мяса, — от всего этого веет чем-то древним. И Дима как будто угадал!

— Что, дядя Алеша, смотришь и думаешь, наверное: вот дикари, убили барана, сейчас вымажут себя кровью и будут плясать вокруг костра! — И засмеялся, поднимая красные от крови руки и изображая что-то вроде современного танца.

— Я подумал, — сказал Алексей Петрович, — что в этом что-то есть, какая-то первооснова человеческой жизни, она пришла к нам из древних времен и до сих пор имеет место.

— Но мы обуздываем помаленьку дикарские страсти, — подхватил Дима. — Вылезаем из пещер и хижин, по возможности перебираемся в благоустроенные квартиры…

— И дома-кермени!

— Да, и такие дома имеют место, — ответил Дима. Он собрал в ком скользкую баранью шкуру и понес распяливать ее на задней стене сарая.

Чтобы чем-то занять себя, Алексей Петрович вытащил из колодца ведро воды и вылил в кадку. Но еще два-три ведра — и кадка была полна. Взялся подметать двор, но поднял облако пыли, так что пришлось метлу поставить на место.

Вот ведь дело какое: совершенно отвык от деревенской жизни! А кажется, так просто — подмести двор, нарубить дров… Вообще со стороны смотреть, так самой простой работой кажется работа крестьянская: пахать, боронить, сеять, пасти скотину, забить барана… Не потому ли столько у нас «специалистов» сельского хозяйства? Деревенского жителя все учат жить, учат строить дома, учат выращивать хлеб, разводить скотину, и чем поверхностнее такой учитель, чем примитивней его сознание, тем больше пафоса в его назиданиях. А если разобраться, то эта крестьянская простота покоряется только талантливым людям, таким, как Сетнер или вот Дима с отцом. Если же за сельские дела берется бездарь, то сразу же вокруг этого «простого» дела возникают одни проблемы и вопросы, а толку не видно и не предвидится. Нет, нет, всякая работа проста, в том числе и его, директорская, если делать все разумно и преследовать в работе цели реальные, а не мнимые…

Тут ворота отворились, и во дворе появился Володя, младший сын Урик и Афанасия, «последыш», как о нем говорили в шутку. Он отворил ворота и, сделав вид, что не заметил дяди, взял под уздцы и ввел во двор стоявшую на дороге пару лошадей, запряженную в рыдван с высокими грядками. Раньше такие сноповозки были в каждой бригаде, и с тока, где молотили, Алексей не раз развозил мякину по дворам. Да, точно в таком вот рыдване и возил! С тех пор он и не видал их, а он вот — существует! И Володя приехал на нем, не кто иной, а Володя, самый младший из племянников! Обычно мякину давали на трудодни, и вот Алексею поручалось развозить ее прямо с тока. А лошади были, помнится, гнедые, только у одной грива лежала ровно на правую сторону, а у второй как-то странно распределялась туда и сюда…

— Тпру-у! Стоять! — наконец скомандовал он этаким баском. И все еще не хотел замечать дядю, стоявшего у вяза и с улыбкой наблюдавшего за ним.

Но вот уже делать было нечего: мерин смирно стоял, и Володя, остановившись посреди двора, взглянул на дядю со вспыхнувшим от смущения лицом.

— Салам, Володя, — сказал Алексей Петрович, подходя и обнимая племянника. — Как ты вымахал!..

— С приездом, дядя Леша, — промолвил Володя ломающимся баском.

— Да, вот приехал и брожу по двору, не знаю, что делать!

— Вы отдыхайте, — посоветовал Володя.

— Отдыхать хорошо в каком-нибудь деле. Вот ты же работаешь, и какой это прекрасный отдых! Мякину, верно, развозишь по дворам?

— Нет, мякину возим к ферме, потом ее запаривают скотине.

— Вот как! — удивился Алексей Петрович.

— Да, — сказал Володя. — А другой раз мякину добавляют в силос.

— Где же ты сейчас работал? На току?

Володя опять улыбнулся своей снисходительной улыбкой — дядя Леша не знал таких простых вещей! Ведь тока как такового сейчас в колхозе нет, в поле работают комбайны, они ссыпают зерно в машины, машины увозят зерно в сушилку или на механизированный ток «Петкус», где работает всего только один человек!

А лошадям там нечего и делать. На лошадях они, такие же ребята-десятиклассники, как и Володя, собирают в поле солому, ту, что остается после уборки. Но много ли ее соберешь после того, как ее уберет волокушами механизированное звено! — вот и собираешь по соломине целый день…

— Что же, кормов, может, не хватает в колхозе?

— Это у нас-то не хватает! — Володя искренне засмеялся. — К нам весной почти весь район приезжает за сеном да за соломой! У нас Сетнер Осипович на это дело жадный, — добавил он с достоинством. — Еще будем скоро листья возить из лесу.

— О, листья и мне довелось повозить! — сказал Алексей Петрович. — Коровы ранней осенью хорошо лист ели, да и на подстилку шел лист.

— На подстилку и мы возим, но наша корова не ест, избалована.

И словно бы считая этот праздный разговор исчерпанным, замолчал и начал выпрягать лошадей. Делал он это ловко, споро, так что сунувшийся было помогать Алексей Петрович только мешал Володе. Даже смотать вожжи и то не сумел правильно. Володя следил за его движениями с удивлением, но молчал, как будто боялся оскорбить дядю своей подсказкой. Потом он легко вскочил на одну из лошадей, а другую дернул за узду, и обе поскакали легким галопом по улице. Алексей Петрович стал закрывать ворота. Ему вспомнилось, как в такие же вот годы сам приезжал домой на своей паре гнедых, выпрягал, потом гнал лошадей на конюшню, но лошади были не такие гладкие, ребра можно было легко пересчитать, а сидеть на хребте без подстилки было одно мучение. Проскакать бы сейчас по Шигалям на этой откормленной Володиной лошади, сгонять бы в ночное к Цивилю, посидеть ночь у костра, пока на рассвете, когда заподнимутся и закачаются над лугом утренние туманы, не сморит сладкий сон!..

Попарились в жаркой бане на славу!..

Афанасий Иванович, сняв свой аппарат, опять стал почти глухим, как будто только-только вернулся с фронта, и так же, как и тридцать лет назад, начал страшно материться, выражая этим весь свой восторг.

И хлестал он себя не чем иным, а крапивным веником, и из бани вылез весь красный, как перекаленный кирпич.

С непривычки напарился и Алексей Петрович, так что когда шел по саду, то деревья слегка покачивались, а дорожка так и норовила выскользнуть из-под ног. Сестра вышла навстречу, подала полотенце. А тут Володя бегом со двора, жуя на бегу, — торопится.

— Учти, я тебе каждый день белье менять не буду, сам будешь стирать!..

А он только смеется.