Георгий Черчесов - Испытание

Маршрут по стране подходил к концу, когда на одной из пресс-конференций Зарема получила персональную записку. К ней обращались как к специалисту, ученой в области медицины мозга. Одно это уже должно было ее насторожить, ведь везде ее представляли врачом, прошедшим всю войну в полевом госпитале, и кто мог знать в далекой стране, что она занималась исследованиями в области мозга. Потом, задним числом, она поняла, что ей следовало почуять опасность. Она же не только не забеспокоилась, но и дала ответ на приличном английском языке. Зал заинтригованно вслушивался, как мягкий акцент разносился через мощные репродукторы, отдаваясь звонким резонансом под потолком.

— В записке спрашивается: «Как вы, ученая-медик, смотрите на возможность пересадки мозга умудренного опытом и знания ми академика молодому человеку?» — прочла она и, переждав хохот, ответила: — Пройдет лет сорок — пятьдесят — и это технически станет возможным. Если, конечно, найдется человек, который согласится в течение нескольких часов, что длится операция, перепрыгнуть из юности в старость, и при этом лишится радости процесса познания мира, трепета первого в жизни свидания, первого поцелуя, первой любви… Я не сомневаюсь, что с другой стороны проблем нет: в зале отыщется не один доброволец, который захочет освободиться от своего дряхлого, заезженного временем тела, ревматизма и вставных челюстей и заполучить в подарок крепкую, стройную, мускулистую фигуру спорт смена… — Смех, потрясший зал, не задел своим крылом Зарему, — холодок и мрак горя не отпускали ее ни на миг…

В фойе ей навстречу направился седовласый, слегка сутулый, как с годами это случается с высокими людьми, худощавый и еще бодрый, несмотря на солидный возраст, мужчина. Поклонившись, он посмотрел добрыми, с нескрываемой грустинкой голубыми глазами в лицо Зареме и тихо представился:

— Я автор записки. И тело у меня, как видите, дряблое, челюсти вставные, — произнес он обиженно. — Между прочим, я круглый год купаюсь в открытом бассейне.

— Простите, — смутилась Дзугова.

— Выпад против моих физических данных прощаю, но другое — не могу, — жесткие нотки прозвучали в его голосе, и он горячо обрушил на нее вопрос-обвинение: — Разве это не убийство — иметь возможность сохранить мозг гения, чтоб он еще послужил человечеству, — и не сделать этого?! Не могу понять вас, — он говорил с ней так, как обращаются к людям, с которыми бок о бок прожили не один год. — Я намеренно задал вам этот каверзный вопрос, — признался он. — Я верю в силу науки о мозге. По своим физическим данным человек уступает многим живым существам. Но не лев — этот царь зверей, превосходящий человека мощью, не пантера с ее поразительной ловкостью, не орел с могучими крыльями, — а человек, это слабое, хилое и беспомощное существо, стал властелином мира. И это чудо сотворил мозг. И он способен на большее! Пришло время создать таблетки, с помощью которых убийца станет кротким младенцем, вор — полицейским, падшая женщина — высоконравственной, нетерпимой ко всяким соблазнам гражданкой… Мы, ученые, с поразительной легкостью поможем им забыть, какие пороки ими владели. Студенту не нужны станут лекции, книги, конспекты, бессонные ночи перед экзаменами: чтобы запомнить — на всю жизнь! — уйму сложнейших таблиц, законов, цифр, дат, имен, веществ, реакций и — чего еще там нужно! — чтобы вобрать в себя всю эту премудрость, студенту-химику, память которого отказывается принимать формулы веществ в их бесчисленном сочетании букв и знаков, потребуется только проглотить таблетку… Кто станет возражать, что подобные пилюли — прекрасное подспорье молодежи?! — воскликнул мистер Тонрад и вздохнул: — Но все это кажется мизерным, когда задумываешься о том, что мир на пороге катастрофы. Везде озлобление, паника, страх. Люди взывают к богу, взывают к королям, взывают к президенту с просьбой о частице счастья. Просят их, — а успокоим души людей мы, ученые! — Мистер Тонрад повернулся к Зареме. — Я ожидал найти в вас единомышленника, ведь вы на фронте воочию видели все безумие человечества, порожденное низостью природы людей. Сколько существует мир, столько веков делаются попытки за попытками перевоспитать человека, искоренить в нем дурное, вложить в него благородство и честность, доброжелательность и скромность, сострадание и отзывчивость… И все попытки бесплодны! Не удается добиться ощутимых успехов потому, что метод воспитания предполагает непременным условием наличие желания стать лучше со стороны самих людей. Должны быть их волевые усилия, чтобы «принять моральные и этические ценности бытия. Но хотят ли этого сами воспитуемые? Увы, далеко не все. И поколение сменяется за поколением, а проблемы морального облика людей остаются. Значит, нужен иной путь воздействия на человека. И он возможен, этот путь. Его человечеству покажет наша наука. Мы с вами, коллега Дзугова, знаем, что поведение человека, его эмоции обусловлены тем, какие раздражители и на какие участки головного мозга влияют. Надо воздействовать на человека не внешним способом — через слова и внушение положительным примером, а изнутри, независимо от его личного желания, через непосредственное воздействие на определенные участки мозга, через торможение и уничтожение нежелательных, отрицательных эмоций, вызывая положительные. Мы должны верить только в одну истинную ценность бытия — мозг.

— Так вы разделяете убеждения мистера Тонрада? — спросила Дзугова.

— Конечно! — развел он руками. — Ведь я и есть Тонрад.

— Вы? — уставилась на него Зарема. — Значит, это мы с вами спорим…

— Деремся! — отрезал он. — Я прочел в газете вашу фамилию, и мне захотелось увидеть человека, который так резко отрицает „странную теорию мистера Тонрада“, — едко процитировал он…

Первая их встреча должна была произойти осенью 1939 года на международном симпозиуме в Женеве. Уже тогда они досконально знали труды друг друга и безжалостно иронизировали по поводу „коллеги из далекой страны“. Занимались они одной проблемой — исследованиями возможностей одного из участков коры человеческого мозга, у обоих были результаты, будоражившие весь мир, оба верили в безграничные возможности мозга, — но стояли на совершенно противоположных позициях, когда речь заходила об использовании выявленных путей воздействия на мозг. Их книги, положенные в стопку в порядке издания, представляли собой острейшую полемику и забавнейший диалог, в котором каждый для доказательства верности своего взгляда на проблему приводил неизвестные до сего времени факты и новые данные исследования, в остроумной форме опровергал доводы оппонента, не стесняясь острых сравнений и обобщений… Заочная письменная полемика наскучила миру академиков и докторов; ученый мир мечтал стать свидетелем того, когда они, наконец, столкнутся лицом к лицу, заранее предвкушая забавную, остроумную полемику неистовых фанатиков, как их единодушно окрестили за их темперамент. Но началась война, и их встреча вновь была отложена…