Борис Четвериков - Котовский. Книга 1. Человек-легенда

И вот Котовский взялся за лист бумаги.

«В Котовском, — писал он в автобиографии, — пролетарская революция и Коммунистическая партия имеют одного из самых преданных людей, готового за ее идеалы погибнуть каждую минуту…»

Да, так оно и было. Он не кривил душой, когда писал эти слова.

«А мировая буржуазия, — заканчивал автобиографию Григорий Иванович, имеет в лице Котовского смертельного, беспощаднейшего врага, который каждую минуту готов к последнему, решительному бою с ней, к последней, решительной схватке во имя торжества всемирного коммунизма».

Котовского радовало, что оформлял его вступление в партию комиссар Жестоканов, человек с открытой русской душой, пришедший сражаться за правду, за революцию, сам из питерских рабочих, электрик. Из рук этого честного партийца Котовский торжественно, взволнованно принял партбилет.

— Ну вот, — сказал в заключение Жестоканов, пожимая руку комбригу, вы тут правильно написали, что готовы к решительному бою. Вы это доказали не один раз. Очень, очень рад поздравить вас!

Драгоценная книжечка — партийный билет — бережно завернута и хранится на груди, в боковом кармане гимнастерки. Наконец-то Котовский выполнил свою заветную мечту! Мысленно он считал себя в партии большевиков с семнадцатого года, со времен Румынского фронта, встречи с Ковалевым, работы с Гарькавым, боев под Кишиневом. И разве он не был большевиком в подполье Одессы, работая по указаниям секретаря губкома Смирнова? Разве не Коммунистическая партия воодушевляла его на подвиги, когда бил он части Шкуро и Дроздовского, когда вел бригаду против Бредова, против конницы Мамонтова, когда разбил Мартынова, Стесселя… и кого еще? Всех не перечесть, генералов и атаманов всех рангов и всех мастей. И всегда, каждодневно, каждочасно — разве он не был в душе коммунистом?

И Котовский с удовлетворением ощупывал в кармане гимнастерки партийный билет.

С самолета противника сброшена записка. Котовскому предлагают перейти на сторону поляков — ведь он и сам потомок польской шляхты — в противном случае Котовский будет убит.

— Они не в первый раз мечтают меня уничтожить, — усмехнулся Григорий Иванович, показывая записку Ульриху и комиссару.

Ульрих и Жестоканов переглянулись. Хорошо, что это стало им известно! Они примут меры, чтобы уберечь командира.

Вскоре после этого к Котовскому пришел железнодорожный служащий телеграфист станции Комаровцы.

— Товарищ Котовский, — сказал он, — мне удалось узнать, что на вас готовится покушение. Решил вас предупредить. Котовского мы, железнодорожники, знаем. Не дадим расправиться. Если бы я не пошел предупредить вас и, не дай бог, что-нибудь случилось, я не простил бы себе этого вовеки.

Он ушел, взволнованный, довольный своим поступком.

На обратном пути его убили. Он обнаружен был недалеко от станции на мостовой. Лежал на спине, такой же чистенький, с аккуратно подстриженными волосами. Лицо было белое, черты заострились. В груди у него торчал воткнутый нож…

На участок, занятый котовцами, брошен «батальон смерти»: все в черных шинелях, у всех значки — скрещенные кости и черепа. Кавбригада ночью окружила батальон и полностью уничтожила. Не выручили даже зловещие скрещенные кости и черепа.

Прибыло в бригаду пополнение — политработники, призванные в армию по партийной мобилизации в счет двух процентов. Они рассказали, что ЦК партии направляет в Красную Армию много ответственных партийных работников.

— У нас в Тамбове, — рассказывал один из присланных в бригаду, задорный комсомолец, — от нашего района по разверстке отправляли на фронт девять человек. Можете себе представить? Девять! А записалось триста шестьдесят! Что делать? Создали отборочную комиссию. А мы в райком! А мы и дальше! Посылайте, говорим, по-хорошему, а не то мы и стихийно на фронт махнем!

— Да! — басил другой прибывший, крупный партийный работник. — Партия вплотную взялась за это дело, подъем в стране просто невиданный.

— Тыл и фронт слились в один боевой лагерь, — вступил в беседу еще один из приехавших. — Если бы вы только видели, что делается сейчас в Москве! Москва кипит, возмущение нападением польских панов беспредельно. И мы не собираемся шутить. В тезисах ЦК прямо говорится, что борьба идет не на жизнь, а на смерть.

Партийцы прибыли отовсюду, и каждому было что порассказать.

— Я сам присутствовал на митинге, когда тульские оружейники клялись, что обеспечат фронт винтовками…

— Партийные мобилизации, это — сила!

— Феликс Кон известил ЦК партии, что мобилизация коммунистов на Киевщине проведена в течение суток. Да нет у нас такого города или поселка, чтобы остался в стороне!

— Вот и мы не остались в стороне! — с жаром подхватил комсомолец из Тамбова. — Молодежь всегда должна идти впереди!

— Правильно! И на нашу молодежь можно только любоваться, — вставил свое слово партийный работник. — Тут, видите ли, какая история… Мы же не дети, понимаем: не с одной Польшей мы схватились, со всеми силами мировой реакции, против нас выступают и Франция, и Англия, и Америка. Военный-то план нападения на нас кто у них разрабатывал? Маршал Фош! Французский маршал! А кто доставил в Крым из Константинополя Врангеля, «черного барона»? Доставил его английский военный корабль «Император Индии». Вот и судите сами, чья это стряпня! Откуда приехали пулеметы, предназначенные для нашего истребления? Из Нью-Йорка их привезли, в трюмах американских пароходов.

Котовский, слушая приезжих товарищей, вспомнил другой разговор — с Гарькавым, в те дни, когда они покидали Бессарабию. Гарькавый тогда тоже подчеркивал, что наступают на Советскую республику не одни румынские войска, а вся мировая реакция.

И Котовский в свою очередь сообщил всем присутствующим:

— Мы ведь тоже немножечко осведомлены о действиях врага. Да и то сказать: шила в мешке не утаишь. У нас, у первого в мире социалистического государства, всюду найдутся друзья. Вот в Польше на две недели было прекращено пассажирское движение, чтобы весь транспорт бросить на перевозку оружия. А мы уже об этом знаем. Знаем и то, что американские танки будут пущены в ход против нас, что Пилсудскому и Врангелю присланы воздушные эскадрильи. И все-таки ничего у них не выйдет. Вот уверен, что ничего не выйдет! Не выйдет уже по одному тому, что правда-то на нашей стороне, так ведь, товарищи? Мы-то свое кровное защищаем. Это весь трудовой люд знает, во всем мире.

Губкомовец подхватил слова Котовского:

— Вы знаете, друзья, в доках Лондона были случаи, когда рабочие отказывались грузить боеприпасы, предназначенные для Польши. Железнодорожники в Эрфурте загнали в тупик эшелон с французскими солдатами, направлявшимися на польский фронт. Итальянские рабочие не дали погрузить уголь во врангелевский пароход. А в Ломбардии двадцать дней задерживали поезд с военным грузом, отправлявшийся в Варшаву… Да-а. А тут — какой позор! — с барабанным боем шагать по нашей земле, грабить, жечь… Нет, не покроет себя славой Пилсудский, будь он хоть трижды из дворянского рода герба «Стрела»! Кол осиновый, а не стрелу — вот какой «герб» уготовила ему история. Свой же народ его проклянет. А мы… Мне, товарищи, под пятьдесят, но я буду не позади, а впереди бойцов, идущих в атаку!