Борис Четвериков - Котовский. Книга 1. Человек-легенда

А затем Ратенау снова увез Ксению. Скоповский уже догадывался, в какой «музыкальной» школе она «учится». Ясно: Ксении понравилось то, что она будет рисковать, проникать в чужие тайны, обольщать, ходить по острию ножа…

Так вот и вышло, что как вкладывают в какое-нибудь промышленное предприятие все свои капиталы, так Скоповский вложил в дело борьбы с коммунистическими силами все, что имел: и свою энергию, и свои средства, и себя, и своих детей.

Почему он так легко поверил этому толстяку? Как это Ратенау удалось расшевелить его? И как он мог допустить, чтобы Ксения уехала? Он больше так и не видел ее.

Вначале и думать об этом было некогда. Скоповского избирали в какие-то комитеты, он заседал, произносил речи… Однажды к дому подкатила машина, и из нее, пыхтя и отдуваясь, вылез Ратенау.

«Он абсолютно похож на черепаху!» — подумал Скоцовский, встречая посетителя.

— А Ксения? — спросил он, входя с этим пыхтящим толстяком в дом.

— Не сразу! Не сразу все новости! — ответил Ратенау, поднимаясь по ступенькам веранды. — Дайте опомниться после этой адской дороги!

Он приехал на этот раз, чтобы поставить в известность Скоповского о гибели Ксении. В то же время у него еще теплилась надежда: а вдруг Ксения вырвалась каким-нибудь образом из рук пограничников и он увидит ее в «Карбунэ» живой и невредимой? Но вопрос, с каким встретил его Александр Станиславович, сразу уничтожил эту надежду. Ратенау стал преувеличенно громко отдуваться: ему не хотелось приступать к разговору о Ксении.

— Собачья жара! Я думал, что расплавлюсь и меня доставят к вам в жидком состоянии. Клянусь, в преисподней на два градуса прохладнее!

И тут он принялся развивать свои любимые темы:

— Именно сейчас, когда считают, что Германия обескровлена, нужно готовиться к новому кровопусканию. Паузу можно использовать на подготовку. Любимое занятие мужчин — война. Можно кричать о мире, о мирных хижинах и тому подобное, но все отлично знают, что у каждого порядочного государства есть два состояния: или война, или военная подготовка…

— Простите, я вас перебью. Но все-таки где же Ксения?

Вместо того чтобы просто ответить, что Ксения арестована при переходе советской границы, Ратенау продолжал:

— Если можно победить при посредстве подлости, будь подл. Кто возьмет верх в вероломстве, тот победит. Какое мне утешение, если обо мне скажут: он бы победил, но был слишком щепетилен. Благодарю покорно! Лучше будьте щепетильны вы!

Он так и не рассказал о Ксении. Он только сказал очень важно:

— Положитесь на меня, дорогой.

Александр Станиславович долго хитрил сам с собой и притворялся перед самим собой, что не догадывается о гибели дочери. Ясно было, что Ксении нет в живых. И Скоповский решил бороться за судьбу сына, спасать его. Сын должен наследовать отцовские владения, сын должен жить.

— Почему бы, например, не пойти тебе, Севочка, в артиллерию?.. начал он разговор, в тайне рассчитывая на то, что артиллерист стреляет издали и не лезет в самое пекло, не бежит сломя голову в атаку, прямо на штыки.

Он сам все обдумал, сам сделал все необходимое, сам все схлопотал. Он приготовился спорить, доказывать… И вдруг все устроилось само собой: Всеволод сразу согласился пойти в артиллерийское училище, поехать в Варшаву.

«Пока он там учится, — радовался Александр Станиславович, — глядишь, все уже кончится… с большевиками покончат… и Всеволод сможет опять поехать в Путейский институт, в Петербург…»

И он даже перекрестился, что все так хорошо уладилось с сыном.

В Раздельной была пересадка. Миша Марков одним из первых влез в вагон. Круглолицые украинские дивчины, все одинаково повязанные платками, все быстроглазые, все украшены бусами… Усатые деды, в бараньих шапках, жилистые, с корявыми посошками… Но больше всего солдат — прифронтовая полоса.

Миша помнил эти места. Всего год назад на этих полях гремели выстрелы, мчались всадники, разрывались снаряды… А вот и немецкая армия убралась прочь. Теперь остается справиться с захватчиками-румынами, вернуть Бессарабию.

В Москве не так сильно чувствовалось, а здесь вдруг вспомнились отчетливо и живо мать, отец, Татьянка… вокзал в Кишиневе… дым паровозов и прилетающие с ветром запахи фруктовых садов… И вдруг до того захотелось домой!

В отряде встретили хорошо. Вокруг были простые, открытые лица. Обстановка военная. Повсюду разговоры, что скоро начнется наступление и что только бы начать.

Когда Марков рассказал Котовскому, как вез к нему еще одного добровольца, Котовский страшно рассердился. А потом ничего, отошел и даже смеялся над парнем:

— Как же ты его упустил? Скоповский? Молодой из себя? Ну, значит, сын. Могу представить, что это за фрукт! Пойми, он тебя использовал, чтобы прошмыгнуть туда, к своим. Ну да никуда не денется, всех найдем! Всех, кто виновен!

— Кто же он такой? — озабоченно спросил Миша.

— Как «кто»?! Враг. Вероятно, обделывал какие-нибудь подлые делишки в Москве, сговаривался против нас.

— Да нет же, вы ошибаетесь! Он в ВСНХ служит! Он в Москве живет! И очень, знаете, такой… воспитанный. Приятель у него есть, Юрий. Тот несимпатичный, но видно, что образованный человек…

— Эх, мальчик, не знаешь ты ничего! Мы с тобой люди простые, мы солдаты. Мы идем в бой и знаем, что слева у тебя и справа у тебя — верные друзья, и дружба боевая неразрывна. А там, в том мире, так все переплелось, так запуталось, что сам черт ногу сломит! Ничем не сдерживаемая власть, продажность, честолюбие… Подкопы, заговоры, шпионаж…

Марков слушал присмирев. Хорошо ему было здесь! Вернулся как домой. Увидел Котовского, большого, крепко сложенного, такого надежного, такого красивого, даже сердце забилось.

Котовский оглядел его с ног до головы и прежде всего распорядился: «Одеть, как полагается, по форме, в бане вымыть, конечно, об этом не надо и говорить, и так ясно, а главное — накормить, посмотрите, какой он тощий!» Расспрашивал Мишу о Москве, о Стефане, обо всем, обо всем.

— Хорошо живут! — сказал в заключение вздохнув. — И трудно, а хорошо! Хотят измором взять нас враги, а ничего у них не получается. Если по-братски делиться куском, одолеешь все беды. А ты молодец. Вырос, возмужал. Теперь будем из тебя бойца делать.

— А вы, Григорий Иванович? Где были?

— В Одессе, брат. Мы там такие дела закручивали… Но об этом потом…

— А отец мой? Не пришел?

— Пока нет. И Леонтия нет. Не знаю, что с ними… Ну, ну, сынок! Носа не вешать!

Совсем уже Марков пошел. Но Котовский вернул его и спросил:

— Гимнастику-то делаешь? Нет? Ну, тогда все понятно. Давай, давай, набирайся сил. Работы хоть отбавляй. Дня не хватает. Как же ты, братец, гимнастику не делаешь?